— Герр Дитрих, опять вы, скотина, бездельник этакий, спите, находясь во фрунте. Ви есть пльохо зольдат!
Дитрих под всеобщий смех вывалился из ниши и вытянулся перед Потёмкиным.
— Опять ноченьку бдил?
— Замотала совсем, кобылица этакая. — Дитрих крутнул головой, отгоняя сон.
— Лизка?
— Яволь. Её Петруша намнёт, раззадорит, а довести до кондиции не может. Вот она и кидается на меня, как тигрица голодная.
— Пошли ты её...
— С ума сошёл. А ежели царицей станет? А всё к тому идёт, — набивая трубку, размышлял предусмотрительный немец.
— А это, братец, не наши заботы. Иди к принцу, а я в штаб бумаги собирать.
— Э, принц тоже — как это по-русски? — зануда, так? Всегда дело даст.
— Герр Дитрих, ви пльохо исполняет солдацки долг! Смотреть, а то послать в Дойчланд картофель жрать!
9
Потёмкин подогнал коня к окнам особнячка и, прямо с седла забарабанил в шибку.
— Кто таков? — К стеклу прижалась физиономия поскрёбыша.
— Ослеп рази, не видишь?.. Гришка дома ли?
— Пошёл корму задать телушке. — Федька был неисправим.
— Вот пустят телушку под топор, и всем нам хана, — недовольно проворчал Потёмкин, входя в дом. — Алехан тут ли?
— Вот он я. — Алехан выходил из спальни. — Стряслось что?
— А то б я скакал ни свет ни заря... Император нынче велел взять Екатерину под арест.
— Федька! Подымай братьев!
А они и так уж подтягивались к двери — полуодетые, босые, заспанные.
— Погоди играть сполох. Длинный Георг придержал приказ: не время, говорит. Побаиваются они... Только, чаю, Орлов, не споздниться бы нам... Тот по дурости хлопнет — и всё.
— Может статься и такое... Проходи. Винца примешь?
— Мне хлеба да сала кусок бы, а то всё время торчишь за креслом, а они, заразы, пьют да жрут.
— Ничего, скоро мы им и прикурить дадим, дыхнут так уж дыхнут... Федька, тащи припас. Как твоя конная гвардия?
— И капральство, и драгуны в любой момент. Я наказал, чтоб все в казармах, по квартирам не расползаться.
— Умно. Ну, а командующего скрутишь?
— В момент, у него ко мне должок имеется. Можно и генерал-полицмейстера Корфа, он рядом живёт, а потом начнём город булгачить.
— А за нами, значит, остальные полки и его величество... Ладно, будь в готовности, а я поутру генералам доложусь, Разумовскому. Что-то они не чешутся, выжидают. После коронации хуже будет.
— Плевать на генералов нам, капралами обойдёмся... Их высокие превосходительства к раздаче наград успеют... Вот съедет двор в Ораниенбаум — и самая пора. Великий князь при маменьке в Петергофе под нашей защитой.
— Так-то оно так, только без генералов непривычно.
Потёмкин рвал зубами шматок сала, запивал вином.
Ел он всегда жадно и много. Потом даже говорили:
«Жрёт, как Потёмкин».
10
Майор Преображенского полка Пётр Петрович Воейков проводил ревизию караула. Вместе с капралом и двумя солдатами они приблизились к полосатой будке у дороги, ведущей в полк. Часовой, рослый, как и все гвардейцы-гренадеры, солдат Мухин окликнул издали:
— Стой, кто идёт?
— Свои.
— Пароль.
— Честь. Отзыв.
— Служба. Один ко мне, остальные на месте.
Воейков подошёл к солдату, выставившему штык навстречу.
— Здорово, Муха!
— Здравия желаю, ваше благородие Пётр Петрович.
— Всё спокойно?
— Так точно, всё спокойно. Спят, наломавшись на потехе вчерашней. А чужой разве забредёт в глухомань нашу?
— Но бывает?
— Бывает не бывает, а ухо держать надо востро, время ненадёжное. Сказывают, что голштинцы зашевелились, кабы чего против матушки-царицы худого не измыслили... А при Петре вовсе хана будет, засидят немцы.
— Кто говорит? — насторожился Воейков.
— Да все говорят... Я намедни спрашивал по тайности у капитана нашего его благородия Петра Богдановича Пассека, а он сказал: передай, говорит, солдатству, чтоб до поры языки не чесали, ещё прознает кто. Понадобятся багинеты наши, через капральство, мол, объявим.
— А зачем багинеты-то? — любопытствовал майор.
— Ясно зачем, чтобы императрицу, матушку нашу, от царя да его немчуры боронить. Недолго ждать осталось.
— Так и Пётр Богданович сказал? — допытывался майор.
— А мы что, пальцами деланы? Сами дворяны, и сами понимаем, что нам от тараканов прусских житья не будет. Одна она, царица, заступница наша.
— Так... — протянул майор, соображая что к чему, потом крикнул: — Вахромеев, ко мне!
Топоча сапогами, подбежал солдат Вахромеев.
— Заступай на пост вместо Мухина.
Солдаты поменялись местами, рядовой Мухин приставил ружьё к ноге. Воейков приказал:
— Сдать оружие!
И когда Мухин, почуяв неладное, заговорил было: «Ваше благородие...» — майор вырвал ружьё и приказал:
— Капрал, гренадера Мухина взять под арест. А теперь в дом капитана Пассека. Измена!
11
В карточном салоне у Дрезденши шла игра. Метали Григорий Орлов и Мирович. Вокруг толпились любопытные.
— Не может быть, чтоб судьба тебе маткой была, — басил Орлов. — Не всё ж тебе тереть, пора и в тёрке быть. Либо дупеля, либо пуделя.
По бледному и напряжённому лицу Мировича, как всегда, сбегали капли пота. Впившись глазами в глаза Орлова, он выдернул карту, и она скользнула из-под ладони на стол.
— Дана, сударушка. Ещё?
Орлов кивнул.
Снова карта выскользнула из-под ладони Мировича.
— Ещё. — Лицо Орлова напряглось. Глянув на третью карту, со злостью шлёпнул их на стол. — Ты заговорённый, что ли? Ну да сколько верёвочка ни вьётся, а всё ж петлёй сойдётся... Начнём по новой!
В это время лакей, проходящий с бокалами на подносе, передал Орлову записку. Тот развернул, не торопясь, припалил кончик бумажки от свечи, принялся раскуривать сигару, помахивая остатками бумажки и сказал Мировичу:
— Извини, брат, ехать должен, в полк вызывают.
— И отыграться не хотите?
— Другим разом. — Гришка быстро поднялся, застёгивая мундир. — Нынче, брат, другой банчок, в ином месте. — Он весело подмигнул.
— К бабе небось требуют, — хохотнул кто-то.
— Вот, дьяволы, и всё-то вы знаете, — восхитился Орлов и быстро пошёл к выходу.
Мирович от нечего делать тасовал колоду и вдруг заметил, что вслед за Орловым начали вставать и один за другим гвардейцы, все, торопясь, уходили.
Ссыпав в карман выигрыш, пошёл следом и Мирович. В полутёмной передней затаился, ожидая, пока разберут плащи. Услышал голос Орлова:
— ...Матушка в опасности... Подымать полк... Быстрей, братцы... Петрушу запереть в Ораниенбауме... Всем к Зимнему...
Офицеры сбегали по крыльцу к экипажам, кучера гнали коней. Мирович огляделся: двор, только что забитый экипажами, опустел. Лишь у самых ворот стояла лёгкая коляска. Кучер
