— Давно? — наслышанная о бюрократических прелестях российского Сената, не без лукавства спросила Екатерина.
— Сорок лет назад, — был ответ.
Брови царицы поползли вверх.
— И все эти годы дело в производстве?!
Глебов пожал плечами.
— У нас только шестой год, передали из губернии. Бумаг полтора воза скопили...
— И вы читаете их подряд? — Екатерина всё больше изумлялась.
— Истину по-другому не открыть.
— И не надо! — отрезала вдруг царица. — Где пасли скот мещане сорок лет?
— На выпасах же спорных.
— Значит, и быть по сему. А дело прекратить. Бумаги в архив.
Она прошлась по залу, явно испытывая желание вымести трухлявое собрание отсюда метлой.
— Слушаем, матушка, — склонился в поклоне генерал-прокурор. — Быть по-вашему... А может, явите милость ещё подсказать в одном дельце?
Екатерина резко обернулась:
— И тоже полувековой давности?
— Поболе... Вы бы сели, государыня, — неожиданно умоляющим голосом попросил Глебов. — Дело-то коротко не обскажешь.
— Что, у старцев ножки заболели? — насмешливо отозвалась царица. — Так пусть садятся, не обижусь. А я люблю ходить. — И она снова двинулась вглубь зала, что-то осматривая, к чему-то притрагиваясь.
Глебов тяжко вздохнул, но остался стоять. Некоторые же старцы облегчённо опустились в свои кресла.
Генерал-прокурор, порывшись в папках, извлёк на свет особенно дряхлую, истрёпанную до такой степени бумагу, что казалось, возьми её как-нибудь неловко, и она рассыплется прямо в руках.
— Тяжба о восьмидесяти шести четях земли между отпрысками старинных фамилий Болотовых и Голицыных ведёт начало с... — он бережно перебирал пожелтевшие листы, — с тысяча шестьсот шестьдесят седьмого года...
— Двести лет? — ахнула Екатерина и опустилась на первое попавшееся пустующее кресло.
Орлов, не удержавшись, хмыкнул. Потёмкин изо всех сил таращил глаза, чтобы не расхохотаться.
— Ещё при Алексее Михайловиче заведено, — важно подтвердил Глебов. — Три воза бумаг...
В зале повисла нехорошая тишина. Екатерина, потрясённая до глубины души, молча смотрела на прокурора. Наконец она резко встала и гневно выкрикнула:
— Господа сенаторы, здесь кладбище бумаг, а не правительственный орган! Вы что это тут устроили! Вам ли тыщи томов читать! Впредь велю читать экстрактивно, самую суть, а мелкое и кляузы отбрасывать! — Она взволнованно прошлась по залу. — Есть ведь дела важные, неоткладные. Кругом нехватка, армия без жалованья, казна пуста, сколь денег в обороте, никто не знает! Судейские поборы, лихоимство, правёж по делу и без дела... Заводские бунтуют, земледелец разорён, а не будет лапотника, не станет и бархатника... А вы на выпасах толчётесь да на четях... — Екатерина остановилась напротив генерал-прокурора: — Сколь воеводских мест вакантно?
Глебов в ответ кивнул в сторону сенатского аборигена, тощего, с профилем, похожим на ущербный месяц в последней четверти:
— Иван Евграфович, это по вашей части.
Только было усевшийся старичок попробовал встать — не получилось, чиновник поддержал под руки.
— Э... милостивый государь, — заблеял он скрипучим голосом, — э... сказать, государь... государыня, надобно судебное ведомство запросить...
Мигом явилось судебное ведомство — этаким живчиком, росточком мал, лицом кругл, голосом звонок:
— Нет, извольте, извольте! Таковые данные имеют быть в принадлежности государственной должности в статс-конторе...
Статс-контора отозвалась хриплым рыком, исходящим от бывшего брюнета с нафабренными усами и звероподобной внешностью:
— Полагаю, это лучше знает генерал-прокурор согласно ведомостей на выплату жалованья...
— Господа, господа! — метался между ними Глебов.
Потеряв терпение, Екатерина остановила перебранку:
— Ладно, разберётесь, потом доложите. Я наметила губернскую реформу и прибыла к вам с намерением обсудить оную. Дай карту империи.
В зале повисла недоумённая пауза. Сенаторы растерянно переглядывались. Наконец Глебов, разведя в стороны руки, признался:
— Карты нет... Надобно в морской департамент курьера послать, а, господа сенаторы?..
Инициативу за неимением должности ответственного за карту никто не поддержал. Екатерина молча оглядела паноптикум, стянув губы в ниточку. Траурное одеяние подчёркивало натянутость фигуры.
— Прошу извинить, каспода сенаторы, — медленно проговорила она, еле сдерживая себя, мелькнул кончик языка, облизнувшего губы, да выдал гнев акцент. — Адъютант, — обернулась она к свите, — возьмите пять рублей, сходите через Неву в Академию наук, купите ландкарту. Презентую высокому Сенату... — Она пренебрежительным движением швырнула невидмую карту. — Григорий Александрович...
Но Потёмкин, не отводивший от Екатерины зачарованного взгляда, — такую сильную, энергичную, стремительную он видел её впервые, — не услышал обращения. Орлов, заметив его вовсе не державное восхищение, пребольно пихнул в бок:
— Не пялься, глаз выткну... Тебя кличет.
Екатерина, для которой взгляд Потёмкина не остался незамеченным, улыбнулась.
— Григорий Александрович, не сочтите за труд, распахните окно, тут кладбищем пахнет. — Резко повернувшись на каблуках, бросила сенаторам: — С завтрашнего дня Сенату заседания проводить в Запасном павильоне близ моего дворца. Поручаю господину Потёмкину в ранге моего помощника ежедневно посещать заседания. Буду свободна — сама стану приходить. А засим позвольте откланяться.
— Ваше Величество, — подал голос упрямый Глебов, — а как же дело о четях?
— Заберите землю в государственный секвестр, — не оборачиваясь, бросила через плечо императрица, направляясь к двери в сопровождении свиты. — Дело прекратить. — И покинула зал.
Это был единственный случай, когда Екатерина изменила своему принципу: ругать наедине, хвалить прилюдно.
10
Одержимая государственными заботами, а вернее, некоей причастностью к ним, Катенька Дашкова не ходила, а передвигалась этакой деловой трусцой и, будучи особой доверенной, вторгалась в любые дворцовые покои беспрепятственно. Вот и нынче она вкатилась в библиотеку, где Екатерина беседовала с Потёмкиным. Он держал перед собой раскрытую папку с бумагами и что-то говорил, а царица, кажущаяся более хрупкой в трауре, сидела у стола, загромождённого книгами.
Дашкова бесцеремонно подлетела к Екатерине, чмокнула в щёку и, не дав себе труда повременить, выдохнула:
— Като... это правда?
— Что? — удивлённо подняла на неё глаза императрица. Катенька многозначительно повела глазами в сторону Потёмкина, он деликатно отошёл.
— Вижу, что правда. — Дашкова кивком указала на траурное платье. — Возвращаюсь из деревни, а мне говорят, что император Пётр... не то умер, не то...
— Апоплексический удар. — Екатерина не дала закончить фразу. — Осложнённый почечуем к тому же.
— По-че-чу-ем? — задрала вверх бровки Дашкова. — Что есть почечуй?
— Почечуй означает геморрой, — пояснила Екатерина, — коим его величество страдал постоянно, а при неумеренном пьянстве...
— Ты в этом уверена? — перебила Дашкова, посмотрев на Екатерину с ехидцей.
Не глядя на неё, Екатерина сухо отозвалась:
— Есть докторское свидетельство. Консилиум.
Катенька обежала вокруг стола, не забыв по пути оглянуться на Потёмкина, поглощённого чтением, и вполголоса возразила:
— Но докторов при этом не было, а вот Орловы были...
Екатерина надменно вскинула голову.
— Что ты хочешь этим сказать? — резко спросила она.
Дашкова слегка замялась.
— Знаешь, всё-таки говорят, что... всё-таки Алехан Орлов в
