– Де… тей… вы… пу… сти… те…
И очень медленно, немеющими руками, изнутри стали отодвигать запоры. Майор, руководивший операцией по травле диггеров, с чувством выполненного долга и легкой усталости спокойно сообщил офицеру спецназа:
– Теперь ваша работа…
Убры уже напирали на дверь снаружи. Когда дверь открылась, то в свете направленных прожекторов они увидели трупы взрослых диггеров вперемешку с детьми. Одна женщина, возможно, та, что кричала в дыру, стоя по колено в стелющемся по полу дыму, уставилась уже ничего не видящими кровоточащими глазами на прожектор и держала в руках младенца. Когда она падала, Паха схватил ребенка на руки и побежал с ним в переход, подальше от этого отравленного убежища. Мальчик еще несколько раз хрипло вздохнул у него на руках, а потом у него изо рта потекла кровавая пена.
Паха, едва сдерживая эмоции и, может быть, слезы, говорил:
– Я, цетка Вера, часам бачу тыя вочкі маленькія, крывею залітыя. Глядзіць той хлопчык на мяне нават зараз, і колькі жыць я буду – будзе ее на мяне глядзець. Хіба ж гэта вайна, цетка Вера? Гэта ж бойня![5]
Саха с не меньшей болью, чем его брат, в сердцах добавил:
– Ну каму трэба гэта вайна? Дзігеры ж нікога тады не чапалі ў Верхняй Стэпянцы – Антончык нам казаў, а ен ніколі не хлусіць. А калі б і падраліся яны калісьці з кімсьці – пакалацілі б мы іх трохі ды разышліся б у бокі…[6]
Произошедшее не укладывалось в простое крестьянское понимание справедливости Пахи и Сахи. Никакие высокие цели не могли оправдать для них гибель детей таким страшным способом. Они дальше не могли быть теми, кем так давно хотели стать. После газовой атаки оба брата без спора решили стать на сторону тех, с кем недавно воевали. Они сразу после этой «победы» убежали из первого же дозора и долго искали диггеров. Через месяц поисков голодные и измученные братья попали в одну из бригад. В таком возрасте в диггеры никого не брали, но то ли детская наивность близнецов сыграла роль, то ли наличие у них военной подготовки, а может, то, что ряды диггеров значительно поредели, – словом, их взяли в бригаду. Паха и Саха теперь постигали путь диггеров с таким же вниманием и терпением, как раньше проходили спецназовскую подготовку. Диггеры использовали их в основном как разведчиков, – за сутки они нахаживали по десятку километров, отслеживая передвижение республиканцев по ходам и туннелям.
Саха и Паха знали, что Вера как бывший диггер играла особую роль в войне с диггерами, но конечно же, не догадывались, что она фактически являлась ключевой фигурой в начале этой войны, что без нее эта война не началась бы вообще. Поэтому по душевной наивности они без каких-либо опасений повели Веру в бригаду.
Убежищ и стоянок, в которых диггеры могли прятаться от республиканских войск, становилось все меньше. Сейчас бригада Сахи и Пахи остановилась в расширении тупика узкого хода очень глубоко под Поверхностью. Древние незадолго перед Последней мировой рыли этот ход либо навстречу другому ходу, либо к какому-то поземному объекту. Но они не успели доделать свою работу – туннелеройная машина так и осталась здесь. Уже вручную диггеры разрыли в стороны породу, и теперь это расширение, вход в которое сильно ограничивал ржавый механический монстр, использовалось как секретная стоянка диггеров. Вера здесь никогда не была, и найти сюда дорогу республиканцам будет очень непросто.
Вокруг сложенных в кучу светляков сидели в позах лотоса диггеры – они распевали Поэму Знаний. Здесь же лежали раненые диггеры: мужчина, две женщины, два подростка и совсем маленький мальчик. Даже Вериных скромных познаний в медицине хватало, чтобы понять – эти люди долго не протянут. Но и раненые, кроме мужчины, который был совсем уж плох, распевали с завораживающей монотонностью песню о математических, логических, физических и химических законах этого мира. Это выглядело как сумасшествие: находиться на краю гибели, не быть уверенным, протянешь ли до следующего дня, и все же с таким упрямством повторять теоремы и правила, которые почти никому в этом мире не нужны, а уже в скором времени, возможно, станут не нужны вообще никому. Но если это сумасшествие, то почему практически тем же самым занимается тот, кого она сумасшедшим совсем не считает? Он ни капли не похож на диггера, пришел к этим же идеям другими путями и хочет сохранить никому не нужные знания другими способами, при этом делает-то он это с не меньшим упрямством, чем эти сильные аскетичные люди. Так, может, в этом все-таки есть какой-то смысл? Хотя сейчас ей надо думать не об этом…
– Вы кого привели?! – произнес запевала этого мистического хора.
За то время, пока звучали эти три слова, диггер успел вскочить с утрамбованного песчаного пола, выхватить секачи и оказаться сбоку от Веры, став в боевую стойку. Острый секач остановился в миллиметре от Вериной шеи – казалось, она даже чувствует исходивший от острия холод металла. «Надо же, – одобрительно подумала Вера, – может быть, и среагировать не успела б!». Но к чему-то подобному Вера была готова, и реагировать она не собиралась, даже если бы секач не остановился.
– Я приветствую тебя, Жак!
– Зачем ты пришла?
Жак стал мужчиной, красивым мужчиной. Подумав так, Вера даже смутилась. Нет, конечно же, она имела в виду его идеально сложенное тело, сильное и ловкое тело диггера, тело воина, покрытое шрамами и швами от зашитых ранений.
– Ты меня узнал?
– Время меняет внешность, но не меняет движения и походку диггеров. Так зачем ты пришла?
– Я пришла на суд. Пришла на суд диггеров.
– Суд диггеров? Не слышал о таком, диггеры никого не судят.
– Значит, соберите суд, чтоб осудить меня за то, что я сделала.
– А что ты сделала?
– Я начала эту войну.
– Мы это и так знаем. И какой ты приговор считаешь для себя справедливым?
– Смертная казнь, мне его уже вынесли.
– Так что ты хочешь от нас?
– Я хочу, чтоб меня осудили диггеры, а потом выслушали меня и дали отсрочку. Мне надо попытаться хоть что-то исправить.
Вере не хотелось уходить от диггеров. С тех пор, как она когда-то ушла от них со следователем, жизнь ее превратилась в череду войн и убийств. Ей казалось, что она занимается настоящим делом, но почему же теперь пролитая ею кровь как будто подступает к ее же горлу? Если бы можно было остаться с диггерами, будто и не уходила от
