Дундусайхана.
Машина лезла все выше по крутым косогорам, сухим и желтым в холодном солнце. Порывы ветра врывались в кабину, низко стелили стебли каемчатых порослей дериса по бережкам промоин. Вот и перевал со знакомыми двумя обо.
Едва мы спустились на равнину, впереди показался аймак. Линия дрожащего воздуха, похожего на воду, приподнимала от земли группу белых домов в центре Далан-Дзадагада. Отчетливо виднелась мачта радиостанции, отдельно стоявшее здание больницы… будто бы аймак стоял на высоком холме. Но мы твердо знали, что аймак стоит во впадине и отсюда виден быть не может. Странный мираж, оптический фокус поднял над горизонтом его отражение, и мы с удивлением наблюдали «чудо» довольно долгое время. Затем, по мере приближения к Далан-Дзадагаду, видение исчезло и появилась вновь лишь в четырех километрах от аймака. Теперь дома прочно стояли на земле, приближаясь с каждой минутой. Машина обогнула два крайних домика, повернула направо и замерла у входного проема в наш дворик.
Лукьянова выбежала вместе с ребятами и заскакала от радости, как девочка, высоко подпрыгивая. Черные косички разметались по ее плечам, смуглое лицо стало пунцовым. Оказывается, в аймаке распространили слухи, что наша экспедиция заблудилась в песках и пропала без вести. Произошло это якобы по вине проводника Цедендамбы, который взялся вести, не зная дороги, и потому еще, что экспедиция вступила в запретные для всех места. Неделю спустя в айкоме нам рассказали и о причине возникновения слухов. Один бывший лама, случайно попавший в аймак, бродя от юрты к юрте за даровой пищей, не преминул воспользоваться случаем и стал распространять выдумку собственного сочинения, чуть ли не как очевидец гибели нашей экспедиции.
Лица наши долго горели в теплом и неподвижном воздухе дома. Сладко спалось под крышей, в четырех стенах, на той же верной походной койке. Здесь не нужно было тщательно закупориваться, зажимая все щелки, натягивать на плечи и голову полушубок, стараться лежать неподвижно, чтобы не раскрыться. Нет сомнения, звездное небо над головой выглядит дивным шатром, уютно в метке, когда койку окружает ширь безлюдной Гоби, целый океан ночи и воздушного простора… Но, конечно, куда уютнее в простом, защищенном от ветра доме, где ветер не достигает вас и вы избавлены от его постоянной и назойливой близости. В этом и заключается неисчерпаемое разнообразие оттенков жизненных радостей, что они часто исходят из совершенно, казалось бы, противоположных воздействий.
Машины надо было отремонтировать и подготовить к большому восточному маршруту. Позднее время заставило нас отказаться от полного перебазирования на восток. Мы решили перебраться туда налегке, на двух полуторках, а «Дракона» оставить здесь для вывозки даланской базы, как ни печально было расстаться с этой могучей машиной, чей верный буксир был готов в любой момент выручить слабых товарищей. «Смерч» решено было отправить в Улан-Батор за запасными частями и лишь после его возвращения приступить к восточному маршруту. Решили также во время отсутствия «Смерча» совершить поездку за гору Арца-Богдо, к впадине Оши, открытой американцами в 1922 году.
Три дня экспедиция стояла в аймаке. Мы с Громовым усиленно занимались дневниками, попутно помогая Данзану систематизировать свою петрографическую коллекцию. Эглон с Лукьяновой, перепаковав все коллекции и подготовив их к отправке в Москву, проводили все время на складе, отвешивая продовольствие для восточного маршрута и подсчитывая остатки для возвращения в Улан-Батор. Устав сидеть над записями, я забирался под машину, где лежали перемазанные Андросов и Пронин. Там, мирно покуривая, мы вели расчеты горючего и грузов и прикидывали максимально возможное количество бензина, которое мы сможем взять на восток.
Все противоречиво сталкивалось в этих расчетах, как оно и бывает в действительности: небольшая грузоподъемность полуторок, необходимость взять огромное количество бензина на висячий маршрут, без базы, но вместе с ним и запас продуктов, воды и снаряжения, которое теперь вследствие холодного времени было особенно громоздким, – полушубки, кошмы, печки занимали много места. Нельзя было обойтись без ящиков, досок, гипса, бумаги для упаковки коллекций. Уменьшение числа людей не решало вопроса: хотя количество народа и должно быть строго лимитированным, но малое количество исследователей означало или удлинение поисков, или резкое сокращение района обследования. Точно так же малое число рабочих вело к удлинению срока раскопок или же к уменьшению их объема. Приходилось сокращать резервы в горючем и продуктах и рассчитывать на наилучшее стечение обстоятельств, другими словами – рисковать…
А ночи делались все холоднее. Каждое утро повар пробивал толстую корку льда в бочке с водой. Огромные стаи копыток, летевшие на юг, задерживались на родниках близ аймака, и Эглон, отправлявшийся туда на рассвете, обязательно приносил несколько штук домой. Зажаренные копытки получили бы одобрение у самого тонкого гастронома. Что же было говорить о нас!
Днем солнце светило по-прежнему ярко, и в защищенном от ветра месте казалось, что в Гоби тепло. Во дворе до пояса голый Ян готовил ящики для похода, профессора Громов и Орлов, засучив рукава, соревновались в стирке с Лукьяновой.
Я и Данзан изредка совершали прогулки в аймак, чтобы поговорить о делах с начальством. Приводили в порядок оружие. В местах, куда мы направлялись, должны были быть дзерены. До сих пор они встречались нам лишь изредка, в одиночку – в далеких западных впадинах Южной Гоби была осенняя бескормица. Поэтому там почти не встречались люди и даже дикие животные – все откочевало на север.
Вечером одиннадцатого октября пришел человек с наганом на боку – районный милиционер, назначенный нам в проводники. Юрта его матери стояла за Арца-Богдо, близ Оши, и наш маршрут его вполне устраивал.
Двенадцатого октября мы понеслись по превосходной дороге на северо-запад, оставив заведующим базой «батарейца» Иванова. В тридцати километрах от аймака, в котловинке, поросшей густым дерисом, находился родник. Здесь можно было уже ждать дзеренов. Поэтому я поменялся местами с Андросовым, который пересел наверх с винтовкой. В кабину уселся Громов с неизменной трубкой.
– Немыслимо, – бурчал Андросов, карабкаясь наверх, – вонища, я уже все стекла открыл. А ему хоть бы что! Улыбается через очки!..
– Ну, я курящий, мне не страшно! – подбодрил я упавшего духом шофера.
Мы быстро миновали родник и увидели слева нескольких дзеренов – легкими серо-желтыми тенями они неторопливо скользили по залитой солнцем равнине. Хлестнули выстрелы, но безуспешно… У всех нас была общая беда – неумение точно определять расстояние до цели в прозрачном гобийском воздухе. Особенно когда взволнованный охотник торопился со стрельбой. Больше дичи не оказалось, и мы проехали вперед около семидесяти километров.
От накатанной дороги отходил старый автомобильный след. Мы направились по нему, но он незаметно окончился, превратившись в узкую верблюжью тропу, потом и тропа отошла куда-то в сторону. Жесткие кустики темной полыни появились на щебнистой поверхности, стали чаще и выше… Началась знакомая трясучка, по которой машина идет в общем легко, без тяжкой нагрузки мотора. Но зато ходовую часть бьет так, что сердца водителей (и начальника экспедиции) буквально надрываются от беспокойства за машину. Невидимые миру слезы – потому что остальные спутники нисколько не отдавали себе отчета в происходящем: машины идут упорно и верно, все ближе поднимается остроконечная северная вершина Арца-Богдо, все отчетливее становится ее черный бэль, выдвинутый длинным языком необычайно далеко на равнину, на север. Где-то немного правее, за оконечностью этого бэля, должен быть Оши-нуру («Разрушенный хребет») – большая котловина и уступ сплошь из песчаников нижнего мела.
Несколько километров осталось до колодца Эргени худук, на котором стояла юрта матери проводника. Шедший впереди «Дзерен» круто остановился, двинулся снова, проехал сотню метров и замер. Люди со всех сторон стали выпрыгивать на землю – дурной знак. Что-то случилось… может быть, баллон?
Увы, достаточно мне было взглянуть на лицо Пронина, чтобы понять, что на этот раз мы не отделались так дешево.
– Мотор застучал! – трагическим тоном объявил водитель «Дзерена».
– Тот самый шатунный подшипник, что ты шабрил? – спросил Андросов.
– Не знаю еще…
Мы столпились над мотором, завели его. Громкий стук сотрясал двигатель; казалось, что машина немедленно развалится. Мы определили стук во втором цилиндре. Как и всегда в ответственные минуты, я почувствовал на себе выжидающие взгляды товарищей и отдал самое горькое для путешественника
