цвет. На ней' ярко голубели пятна, полосы и извивы прошлогодней полуистлевшей травы. Дальше на юг вновь появилась черная щебенка, а красная глина котловин пламенела в вечернем солнце, образуя черно- красный узор равнины.
Иногда все кругом становилось черным, и только дорога, на которой снесен щебень и обнажена глина, вилась красной лентой в темную даль. Поражала жалкая покорность перекати-поля – это тени растений, обреченно несомые в неизвестную даль свирепым ветром пустыни.
В разрушенном монастыре Олдаху-хид все расписные деревянные постройки, виденные нами в 1946 году, бесследно исчезли. Цепь субурганов – белых башенок на кубических основаниях – по-прежнему стояла у края темно-серой, поразительно плоской и безотрадной равнины, а позади – цепь голубых гор и красное запыленное небо с низкими тучами.
Иногда шедший позади „Волк“ перегонял мою машину. В окошечко кабины виднелось „командирское“ лицо Малеева, похожего на английского генерала, приветливо махавшего рукой. Я с беспокойством наблюдал за ним – его мучили приступы сердечной болезни, из-за которой теперь нам приходилось отправлять его в Москву.
– Ну как? – бодро спросил я Малеева на очередном „перекуре“. Он помрачнел и принялся тереть ладонью выбритую до синевы щеку.
Болит и временами лезет к горлу! – ответил Малеев, подразумевая сердце.
– Напрасно поехали! – тревожно отозвался я. Ведь врачи запретили…
– Да надо же посмотреть хоть Южную Гоби… А дальше – видно, не судьба! Может быть, на следующий год?..
На следующий год Малеев снова участвовал в экспедиции. Наученные горьким опытом, мы берегли от физической работы товарища, и он развил бурную деятельность, начальствуя раскопками в Западной Гоби и в грозном Нэмэгэту…
Первое мая мы встретили в гигантской щебнистой впадине к северу от аймака. Страшные шквалы песчаной бури заставляли порой содрогаться наши тяжелые машины. Желтый песчаный туман заволок все вокруг. По равнине неслись густые желтые облака и смерчи, взвивающиеся в низкое серое небо. Из-под колес машин резко забрасывались вбок длинные хвосты песка. В щелях кабины над ухом – наглый, издевательский свист ветра на высоких нотах. Но, когда мы на следующий день подъезжали к Баин-Дзаку, тишина, покой и прозрачность воздуха были поразительны. При спуске с края щебнистого плато красные обрывы Баин-Дзака, прозванные американцами „пылающими утесами“, в дневном солнце были не красными, а цвета червонного золота. Нагретый воздух на черном щебне в дне котловины стелился вокруг утесов как бы голубеющей водой. Получилось красочное зрелище золотого замка с высокими стенами и башнями, стоящего посредине мутно-голубого озера.
Еще в аймаке мы получили записку от Эглона, извещавшего о находке нового „неведомого зверя“. Вручив товарищам почту и обменявшись несколькими словами, я поспешил посмотреть находку. У подошвы красных стен, на верхушке небольшого холмика, лежал на брюхе скелет невиданного динозавра, около четырех метров длины. Толстые ребра, словно обручи, опоясывали необыкновенно широкое и плоское тело, короткие лапы были подогнуты под брюхо, а вытянутый струной хвост заканчивался широкой костной лепешкой из двух секирообразных шипов. Хвост был сплошь оплетен окостеневшими сухожилиями и усажен с боков длинными шипами. Отдельные шипы усеивали все тело животного и обрамляли лапы с наружной стороны. Это животное, оборонявшееся от нападений хвостом, превращенным в ударную булаву, принадлежало к панцирным динозаврам. Найденный нами экземпляр еще не имел сплошного костяного покрытия, как более поздние панцирные динозавры – анкилозавры, выкопанные нами в Баин-Ширэ. Это был предок анкилозавров, и потому красные пески Баин-Дзака должны считаться более древними, чем пурпурные глины Баин-Ширэ. Новый динозавр получил впоследствии от описавшего его Малеева наименование сирмозавра, что значит „ползающий ящер“. Он обитал в сухих местах и, вероятно, находил себе убежище, закапываясь в песок. По общему строению тела новый динозавр очень походил на фринозому – шипоносную жаботелую ящерицу современных мексиканских пустынь, не только внешним обликом, но и образом жизни. Я сразу же понял, что мы натолкнулись на неведомого до сих пор ящера. Кости скелета оказались чрезвычайно хрупкими и при неосторожном прикосновении рассыпались в зернистый белый порошок. Очень осторожно мы вырезали из рыхлого песчаника, или, вернее, плотного песка, в котором лежал скелет, почти правильный куб. Эглон тщательно заделал его в монолит около четырех тонн весом. Хвост отделили и заключили в длинный ящик. Впоследствии этот монолит, укрепленный поперечными ребрами и окованный железными наугольниками, выдержал все перегрузки. Скелет сирмозавра выставлен сейчас в Палеонтологическом музее Академии наук СССР.
Здесь же были найдены остатки и других ящеров – предков рогатых динозавров – протоцератопсов, а также разной формы и величины яйца, принадлежавшие небольшим динозаврам.
Особенно тщательному исследованию мы подвергли палеоценовые отложения Гашато. Эти отложения, открытые американцами, мы посетили в 1946 году, но неудачно.
Палеоцен – эпоха в самом начале третичного периода, непосредственно следующая за меловым, когда на всей Земле еще господствовали исполинские пресмыкающиеся, а редкие и мелкие млекопитающие не играли значительной роли в наземной жизни. В палеоцене уже только млекопитающие представляют собой господствовавшее население материков. Гигантские ящеры исчезают с концом мелового периода. С этих пор на Земле продолжают существование только таящиеся в своих древних убежищах жизни пресмыкающиеся – крокодилы и черепахи. Между палеоценом и верхними слоями мела проходит рубеж великого перелома в истории животного мира. Действительно, в палеоцене мы находим только млекопитающих и сразу все главные их группы, включая даже летающих зверей – рукокрылых и линию предков человека – приматов.
Везде, во всех странах мира, палеоценовые отложения представлены слоями незначительной мощности. В каких-нибудь шестидесяти-ста метрах слоев глин и песчаников палеоцена заключены документы начальной истории всего разнообразнейшего и обширного класса высших по организации животных – млекопитающих. Поэтому очевиден крупнейший научный интерес палеоцена. Если добавить к этому, что на всем обширном пространстве территории СССР нет материковых отложений палеоцена с остатками ископаемых животных, то станет понятным наше старание исследовать возможно подробней палеоцен Монголии.
Можно понять и наше разочарование. Область развития палеоцена близ колодца Хашиату была по площади очень невелика: несколько холмов и ряды низких бугров – совершенно голых, без всякого растительного покрова. Они сложены красно-фиолетовыми, удивительно сильного и яркого цвета глинами. Вся местность из-за темного цвета палеоценовых пород имела угрюмый облик, оживлявшийся горящими на солнце алмазными огнями многочисленных кристаллов гипса. Костеносный слой Гашато, залегавший на поверхности пурпурных глин, оказался почти нацело размытым. Только отдельные кости, обломки черепов, челюсти и зубы, сильно поврежденные выветриванием и окремнелые от продолжительного лежания на поверхности пустыни, – все, что осталось от местонахождения.
Раскопки закладывать было негде – ученые опоздали на несколько тысяч лет. Нам оставалось собрать еще то, что уцелело, и в дальнейшем искать подобные же отложения в других местах Гоби – там, где костеносные участки могут оказаться неразмытыми. Все же наши сборы оказались интересными. Среди них профессор К. К. Флеров описал новое животное, предка древних корифодонтов, представлявших собой нечто среднее между бегемотом и носорогом и очень распространенных в эоцене Северной Америки. Считалось, что корифодонты с Североамериканского материка проникли в Европу. Наши же находки говорили о том, что корифодонты скорее всего произошли из Азии.
Не менее интересной была находка небольших древних копытных, принадлежавших к отряду южных копытных, или нотоунгулат. Эти животные были известны только на Южноамериканском материке (если не считать одной находки в Северной Америке), и до последнего времени в науке существовало мнение, что их развитие было совершенно отличным от европейско-азиатского животного мира. Находка нотоунгулат в столь древних отложениях Центральной Азии определенно говорит, что эти животные пользовались широким распространением. Иными словами, вся история развития разных групп млекопитающих представлялась теперь в совершенно другом свете, чем это казалось по прежним палеонтологическим данным. Эта неполнота данных геологической летописи обещает в будущем еще множество самых интересных и неожиданных открытий.
