двенадцати часам достигли родника Даба. В последний раз я посмотрел на Нэмэгэту, но палевая дымка не дала мне проститься ни с ней, ни с Хугшо, несмотря на то, что дорога проходила у самого подножия последней. Осталась позади и дикая серая стена Хана-Хере. Здесь не было дымки, и чудовищные «Три Чиновника» с их необычайными вырубленными формами нависли над нами в свете низкого солнца. Глубокие черные провалы, торчащие утесы, отвесные скалы… Две западные горы с наклонной столовой поверхностью были как бы грубо обтесаны с четырех сторон, а восточная – вздымалась исполинским горбом с длинными пирамидальными ребрами.
К четырем часам мы были в Ноян сомоне. Прощание с друзьями и знакомыми отняло два часа, и мы дошли в свете фар только до больших песчаных кочек, в которых отстаивался «Дракон» в 1948 году.
Пестрые горы в тридцати километрах к востоку от Ноян сомона поразили меня своей запыленностью. Мягкими, как бы подернутыми дымкой, были цвета горных пород: малиновый, охристо-серый, грязно- зеленый, буро-шоколадный, красно-серый и серовато-белый. Причудливо сочетались низкие конусы и выровненные площадки перечисленных цветов, испещренные пятнами черных камней и черно-зеленых кустов гобийского миндаля. Пыль и песок покрывали всю местность, лежали тонким слоем на склонах холмов. В руслах и долинах песок насыпан глубоким и рыхлым одеялом. При виде этой картины легкая тревога омрачила мне радость возвращения. Пески явно наступали на весь район наших работ в Южной Гоби. Они заносили и область пестрых гор у Ноян сомона, и запад Нэмэгэтинской котловины около Цаган- улы, где появлялись новые и новые барханы. И было приятно вспомнить, что наша дорога в Нэмэгэту – трудная, трясучая, много раз проклинавшаяся, пересекает котловину высоко на бэле, в безопасности от несчастного нашествия.
Мы приближались к Цаган-Дерисуни. Знакомые черные холмы были испещрены почти горизонтальными тенями от низкого солнца. Сочетание скопища холмов и теней создало впечатление какой-то толпы, в быстром беге устремленной на запад, навстречу нашей колонне. Машины шли быстро, бензину хватило, и мы приехали в аймак к полудню, снявшись с ночлега в семь утра. Пронин добрался благополучно и разбирал мотор, никак не ожидая нас так скоро. Ночью пришел «Тарбаган» с бензином и картером для «Дзерена».
Двадцать первого сентября мы догрузили машины, насколько это было возможно, и выехали в Улан- Батор. За Олдаху-хидом внезапно отстали «– Волк» и «Кулан». Мы долго ждали их. Равнина в засуху была совершенно мертвой. Ни единой травинки не было на красновато-желтой глине, покрытой серым щебнем. Ветер поднимал столбы рыжей в закатнем солнце пыли. Отставшие машины подошли только ночью. У «Волка» сломалась крыльчатка помпы, у «Кулана»– трамблер. К полудню двадцать второго сентября мы добрались до Мандал-Гоби. Машины остановились у столовой, а я на «Драконе» поехал разыскивать Прозоровского. Надо было видеть, с какой радостью наш кинооператор выскочил из дома, едва услышав гул машины. Он истосковался от ничегонеделанья, поджидая нас. Уже в полной темноте мы доехали до большого обо на перевале шестьдесят восьмого километра от Улан-Батора.
Дальше шли опасные спуски, крутые повороты и косогоры. Шоферы наших машин, поврежденных в долгих маршрутах, с плохими тормозами, решили заночевать. Ледяной ветер пронизывал ватники. Мы разожгли большой костер и, погревшись, расхрабрились дотянуть до Улан-Батора еще сегодня на «Драконе» и полуторке. Машины пошли от веселого костра вниз в кромешную холодную тьму. Мгновение – и мир перестал существовать. Какие-то рытвины и бугорки виднелись впереди в свете фар. На самом деле это были спуски, подъемы и опасные косогоры, чувствовавшиеся только по мотору. Впереди нас шла полуторка. Пыль светлой стеной летела позади нее в свете наших фар. Когда полуторка удалялась, то только слабое пятно желтого света двигалось впереди в необъятной тьме. И этот слабый свет мгновенно исчезал, когда машина ныряла под спуск, и тогда «Дракон» двигался одинокий, словно затерявшийся в огромной вселенной. От его сильных фар по сторонам дороги ложился отсвет. Стоявшая за этой чертой тьма, как всегда, казалась огромнейшим лесом. Деревья с правильными интервалами выстроились ровной линией вдоль освещенной дороги. Отчетливо виделись огромные ветви почему-то не с листьями, а с хвоей, простертые на громадной, примерно семидесятиметровой высоте. Галлюцинация выдавала себя тем, что очертания деревьев не изменялись, несмотря на быстрый ход машины.
Еще не было часа ночи, как мы подъезжали уже к нашей базе в Улан-Баторе. Эглон и Рождественский ожидали нас с шестнадцатого сентября. К утру прибыли и все остальные машины. Последний гобийский маршрутб 1949 года закончился. Оставалось вывезти базу в Далан-Дзадагаде, а затем перебросить все на железную дорогу в Сухэ-Батор.
Так закончилась третья палеонтологическая экспедиция в Монгольскую Народную Республику 1949 года.
Еще больше узнали мы Гоби, еще больше полюбили эту пустынную и суровую страну. Наивно было бы думать, что теперь мы покончили с предварительным обследованием гобийских межгорных впадин. Огромные пространства: Джунгарская Гоби, Хони-Усуни-Гоби, впадина озера Алак-нур, Шаргаин-Гоби, пространство между Далан-Дзадагадом и Улугэй-хидом вдоль границы с КНР – все это простиралось на десятки тысяч неисследованных квадратных километров, которых еще не касались колеса наших машин. Да и в посещенных местах оставалось много неизвестного. Особенно на западе, где наши маршруты протянулись лишь одной длинной ниточкой.
Примером может служить рассказ старика арата, встреченного нами уже в Улан-Баторе. Старик арат рассказал нам о «каменных костях», которые он видел в двух местах недалеко от Цаган-Олома, к востоку от дороги на Юсун-Булак и к западу от нее, близ Шаргаин-Гоби. Описание, данное старым аратом, не оставляло никакого сомнения в полной правдивости его слов. Я и раньше не раз замечал, что монголы, когда говорят о деле, не стремятся что-либо прибавить или приукрасить. Все указания и советы, которые мы от них получали, были совершенно точными. Таким образом, в маршруте этого года мы прошли между двумя интересными местонахождениями, не подозревая об их близости. А теперь, с сообщением старика, выяснялся новый интересный район, смежный вдобавок с Шаргаин-Гоби, на которую я не перестаю и сейчас возлагать большие надежды.
Подобных сообщений из мест, смежных с районами наших раскопок, за годы, прошедшие со времени работы экспедиции, поступило еще несколько. Были присланы и кости громадных нижнемеловых травоядных динозавров – игуанодонов и больших титанотериев из Восточной Гоби как раз из оставшейся неисследованной области между Баин-Ширэ, Хара-Хутул и Эргиль-обо.
Наступил день, и я вышел прощаться с автоколонной экспедиции, уходившей на север для погрузки и возвращения в Советский Союз. Пронизывающий ветер – самый первый спутник монгольских просторов, встречающий каждого жителя этой страны при рождении и провожающий его при смерти, – трепал изодранные тенты машин. Последние рукопожатия, приветственные взмахи рук, шум дружно заведенных моторов… И вот они пошли мимо: «МГ – 41–15» – «Тарбаган»; «МГ – 41–16»– «Волк»; «МГ – 41–17» – «Дзерен»; «МГ – 40–83» – «Дракон»; «МЛ – 05–10» – «Кулан» и другие, более мелкие «звери». Если вы встретите их на улицах Москвы, доживающих свой век в честной работе, – помяните добрым словом и эти машины и их водителей. Это они, пробиваясь сквозь пыльные бури, знойные ураганы, в жестокий мороз и сильную жару через пески, горные хребты, глинистые котловины Гоби, дали возможность советским ученым совершить интересные научные открытия.
Я смотрел вслед исчезавшей вдали колонне и думал о том, что трудное путешествие обогатило не только науку, но и нас самих. В пустынной Гоби широко раскрыта книга геологической летописи как бы в дар человеку за суровость и бесплодие природы. У нас на зеленом, богатом водою Севере листы этой книги плотно сомкнуты – закрыты лесами, болотами, зелеными коврами равнин.
Здесь, в Гоби, как нигде, чувствуешь, насколько насыщена Земля памятью своего прошлого. В самых верхних ее слоях – орудия, черепки сосудов и другие предметы человеческого обихода. Глубже – стволы древних растений, кости вымерших животных. А еще ниже, в пока недоступной нам глубине, таятся древние химические элементы – огарки звездного вещества…
Бродя по бесконечным лабиринтам красных ущелий, извлекая из-под тяжелых пластов песчаников, глин и конгломератов остатки жизни прошлого, мы все глубже проникали в великую книгу геологической летописи. Трудно передать ощущение, охватывающее тебя, когда кладешь пальцы на желобки в истертых зубах диноце-рата, мастодонта или динозавра, сделанные пищей, съеденной десятки миллионов лет назад. Или стоишь перед раскопанным скелетом чудовищного ящера, стараясь разгадать причину его гибели по положению, в котором захоронилось животное. Или отчетливо видишь на окаменелых костях следы
