Дамир кивнул.
Трой облокотился на стол. Надо созывать Совет. Пока из Порубежья не пришли официальные документы, советники должны продумать ответные меры. Чем пригрозить Адэру? Прекратить поставки продовольствия? Отказаться от щебня и асбеста?
— Несмотря на нищету, в замке чувствуется хозяин, — проговорил Дамир. — Дворяне выказывают Адэру почтение должным образом. Без стража за спиной я не мог сделать и шага. А слуги… Честно говоря, я сначала решил, что они немые. На мои вопросы они только улыбались.
Глядя перед собой, князь умолк. Трой с нетерпением ждал продолжения, подсознательно чувствуя, что гость обдумывает важные слова.
— Даже если я ошибаюсь, и моя ошибка будет стоить мне места в дипломатическом корпусе, я выскажу своё мнение, — произнёс Дамир с толикой сомнения в голосе.
— Я слушаю.
— Адэр бросил Тезару вызов. На этом он не остановится.
Трой откинулся на спинку кресла:
— Надеюсь, нет необходимости напоминать, что вы говорите о наследнике престола?
Дамир посмотрел на Троя с вызовом:
— Я говорю это осознанно.
— На чём основано ваше утверждение?
— Кроме Малики, за столом Совета сидят ещё двое плебеев. Думаю, эти люди хорошо ему знакомы. Где он с ними познакомился? Не в замке, это точно. Во время поездки по стране? Следовательно, он ездит и общается с низшим сословием. Великий общается с плебеями?.. А вы? — Дамир придвинулся к краю стула. — В день моего отъезда маркиз Бархат обмолвился, что Адэр собирается в очередную поездку.
— Адэру и в Тезаре не сиделось на месте.
— Да, не сиделось. — Дамир усмехнулся. — Вы знали, где был Адэр и с кем. А теперь вы ничего не знаете. Он что-то задумал. Говорю это с полной уверенностью.
Не проронив ни слова, Трой жестом разрешил гостю уйти.
Шаги Дамира давно затихли в коридоре, слуга несколько раз заглядывал в комнату, а Трой не мог оторвать взгляда от рыжего огонька. Воск плавился и, стекая по свече, превращался в застывшие слёзы.
Стряхнув оцепенение, Трой открыл записную книжку. По бумаге заскрипела ручка, выводя напоминание на завтра: «Концерн строительных материалов. Передать Порубежью тридцать процентов акций».
Часть 18
Селянки сняли бельё с верёвок, загнали детвору домой. В ожидании мужей принялись штопать носки и штаны, поглядывая в окна, затянутые осенними сумерками.
Тишину нарушил гул моторов. Хозяйки бросили шитьё и высыпали на улицу. Искупительные машины? Неужели снова начались чистки? Из-за поворота появился грузовик. Подпрыгивая в кузове и хватаясь за борта, местный страж порядка просил односельчан собраться перед зданием сельского Совета.
Вымощенная брусчаткой площадь была окружена старинными двухэтажными домами. Раньше в них жили климы. После ссылки древнего народа в резервацию одно здание отдали под гостиницу, второе занял банк. Два дома оккупировали бедняки и за двадцать лет превратили их в обшарпанные строения, из которых днём неслись песни, а ночью — брань и плач.
В здании из красного камня иногда собирался сельский Совет, который в действительности ничего не решал. Тех денег, что выделяли из казны на нужды посёлка, едва хватало на жалование чиновникам. Они вели учёт родившихся и умерших, отправленных в искупительные поселения и вернувшихся на волю. Считали тех, кто работает, кто непонятно чем живёт и непонятно как выживает.
В свете потускневших от нагара фонарей топтались рабочие песчаного карьера и дорожные строители. Они не успели побывать дома, смыть пыль, выпить воды. На окраине посёлка трудяг встретили незнакомые стражи и отвели на площадь.
Староста шептался с помощниками. Бабы, прижимая руки к груди, неотрывно смотрели на мужиков, а мужики с опаской озирались. От сходки никто не ждал хорошего. От хорошего их отучили.
Посреди площади стражи соорудили из столов помост и помогли забраться наверх черноволосой молодой женщине. Рядом с ней встал сухощавый человек в костюме. Женщина заметно волновалась: покусывая губы, глядела себе под ноги и крутила пуговицу на лифе простенького платья. Её приятель, одетый с иголочки, держался с достоинством, присущим людям благородных кровей.
— Спасибо, что пришли, — произнёс дворянин. — Мы постараемся вас долго не задерживать.
Толпа выдохнула. Перед тем как загрести провинившихся селян в искупительное поселение, с ними не разговаривали, а просто выкрикивали имена.
Мужики расслабились. Усмехаясь, почесали затылки. Раньше вместо стражей приезжала когорта надзирателей. Улицу перекрывали «искупилки», а не грузовики. Какие же они глупцы! Не сообразили сразу, надумали чёрте что…
— Я граф Исаноха, советник Его Величества Адэра Карро, — представился дворянин и посмотрел на свою спутницу. — А это…
Женщина подняла голову:
— Меня зовут Малика.
Советник прокашлялся в кулак:
— Мы едем в резервацию климов. И подумали: вдруг среди вас есть желающие проведать своих друзей. — Указал на грузовики. — Транспорт есть. Староста объяснит вашему начальству, почему вы не вышли на работу.
Толпа молчала.
— Каждый третий дом в вашем посёлке когда-то принадлежал климам, — продолжил советник. — Неужели никто не хочет увидеться со старыми знакомыми? Законом не запрещено посещать резервации.
— Что мы у них забыли? — прозвучал чей-то голос.
— Начальник заплатит мне за прогулы?
— В дороге будут кормить?
— Выдадут сухим пайком, оденут и обуют, — ответил какой-то остряк.
Толпа развеселилась, загомонила.
— Им там и место! — крикнул кто-то, и толпа умолкла.
— Среди вас есть бывшие жёны, мужья и соседи климов, — проговорила Малика. — Чего нельзя сказать о детях и внуках. Не бывает бывших детей. И внуков бывших не бывает. Так получилось, что жизнь вас раскидала. Вы не в силах изменить прошлое, никто не в силах. Но вы можете изменить будущее. Моя мать моруна, мой отец ориент. Если бы нас разделила не смерть, а какая-то черта на земле, я бы перешагнула её не задумываясь. Я бы поклонилась им до земли и попросила прощения за то, что не смогла прийти раньше. И мне всё равно, какие ошибки они сделали в прошлом.
Вскинув руку, Малика указала на уличный фонарь:
— Свет должен противостоять темноте, иначе не будет света. Любовь должна противостоять безразличию, иначе не будет любви. Я знаю, вы поедете со мной, потому что каждый день вы вспоминаете тех, кого потеряли. Вы поедете, потому что каждый вечер смотрите в тёмные окна их домов, и ваша душа плачет. Вы поедете со мной, потому что любите их. Потому что вы люди, а не бессердечные твари.
Мужик в залатанной рубахе пробил локтями путь сквозь сборище:
— Я поеду.
На него сзади зашикали.
Он повернулся к селянам лицом:
— А ты, Тропо, поедешь? Нет? Неужто на сына не хочешь глянуть?
— Нужен я ему.
— А он тебе?.. А ты, Лусия? Если бы не тётка Тана с пирожками и вареньем, твои бы дети с голоду помёрли, а внуки не воровали у меня малину.
— Да подавись ты своей малиной, — прозвучал женский голос.
— А не буду давиться. Я дарю её твоим переросткам. Пусть трескают в память о тётке Тане.
Малика спустилась с возвышения, отошла к грузовику и села на подножку. Вскоре к ней присоединился Исаноха. Прислушиваясь к гулу толпы, принялся ходить взад-вперёд.
— Глупая
