– Питер, – тихо сказал мистер Уэст, – ты не должен винить маму за то, что она не в состоянии предугадать будущее. Она поступила так, как считала правильным. Она тебя любит, а сейчас ты очень ей нужен.
– Я не сержусь на маму.
– Что ж, а она явно думает, что сердишься.
– Я желал папиной смерти, – сказал Питер. Слова вылетели, как шарик из пружинной пушки. – Я желал папиной смерти, хотя на самом деле нет, но так и не смог сказать ему, как я сожалею.
– Питер, – хрипло произнес мистер Уэст, – он знал. Конечно же, он знал. И если я хоть чуть-чуть понимаю своего друга Чарльза Блума, он тебя простил.
Он неуклюже протянул руку и сжал плечо Питера.
– Позволь открыть тебе секрет, Питер. Мы с Чарльзом очень сильно разошлись по одному вопросу. Думаю, в конечном итоге он был прав, а я ошибался, но я просто не мог заставить себя это признать. А теперь уже никогда ему не скажу. Но в том-то и дело, что тем, кого мы любим, иногда и не нужно говорить о важных вещах. – Серебристый блеск в глазах мистера Уэста подернулся дымкой. – Ну, так что, поиграем еще? Похоже, ты выигрываешь.
Питер вытер глаза. Игра завершилась поражением мистера Уэста. Питер помог ему собрать солдатиков.
– Вы еще к нам придете? – спросил он.
Мистер Уэст опустил взгляд и пригладил усы.
– Боюсь, это невозможно, Питер.
– Почему?
– Это трудно объяснить. Ты поймешь, когда станешь старше. Не очень хороший ответ, я знаю. Но я буду думать о тебе и твоей матери. А ты сохрани игру.
И Питер вдруг понял, что в другом мире все иначе. Не в Стране вечного лета, а в какой-то стране, лежащей вне времени. Пока мистер Уэст надевал шляпу и пальто и прощался с его матерью, Питер страстно желал отправиться туда, как бы далеко это ни было.
* * *Однажды Джордж спросил Питера, ненавидит ли он Герберта Уэста. Питера это насмешило. Как бы ни был виноват Уэст, в тот вечер он пришел ради него. После этого Питер снова начал разговаривать с матерью. А слова Уэста убедили его заняться математикой в Кембридже.
Нет, Питер не испытывал ненависти к Уэсту. Хотя порой сожалел об этом.
И пусть сейчас они остались одни, премьер-министр явно напрягся.
– Мистер Блум, я знаю, у вас благие намерения, и наверняка мой старый друг Мэнсфилд Камминг, – он назвал Си настоящим именем, – убедил вас на меня повлиять. Боюсь, я принял решение, и оно не изменится.
Питеру не потребовалось много времени, чтобы разобраться, отчего Уэст не может навещать их с матерью, в особенности когда его политическая карьера пошла в гору. Пока в Стране вечного лета по-прежнему сидит на троне королева Виктория, в обществе тон будет задавать благопристойность. И все-таки Уэст мог хотя бы признать существующую между ними связь.
Злость придала Питеру сил.
– Вероятно, вы позабыли разговор, который я упомянул. Вы сказали, что кое в чем были не правы, но не способны это признать. Что ж, сэр, сейчас у вас есть возможность все-таки это признать.
– Весьма бесцеремонно с вашей стороны, мистер Блум. – Теперь искры души Уэста выглядели крепостью – бледно-серые камни, сложенные концентрическими кругами, с бледно-оранжевым огоньком в центре. – Вы и впрямь считаете, что я неспособен признать свои ошибки?
– Вы решили, что Летнее управление стало слишком могущественным и нужно показать, что главный – вы.
– Хм, – озадаченно протянул Уэст. – Интересный довод. Увы, он тоже неверный. Вы не видите картины в целом, повлиявшей на мое решение. Предлагаю вам…
И тут душа премьер-министра моргнула, как уже случалось прежде. Уэст закашлялся. Мысленная завеса вокруг центральных искр приоткрылась и показала его разум.
Картину в целом.
И на мгновение мысли Уэста оказались на виду.
Питер подался вперед и всмотрелся прямо в душу премьер-министра.
В Стране вечного лета живые души состояли из света: сверкающие многоугольники, языки пламени, пузырьки и очень редко – узнаваемые образы. За несколько десятилетий специалисты по чтению душ составили словарь основных эмоций, но каждая душа обладала собственным уникальным языком мыслеформ.
Питер никогда не видел такую душу, как у Герберта Уэста.
Она напоминала миниатюрный кинотеатр или диораму. В центре возвышался серебряный город с башнями и домами, многослойный, вроде свадебного торта, с бесчисленными крохотными искорками в каждом окне и на каждой улице. В небе над городом парили огромные лица – сам Уэст, а рядом с ним Лодж и Маркони. Питер понял, что смотрит на Летний город.
И тут из бездны под городом выросло темное дерево. Черные ветви протыкали серебряные здания и обвивались вокруг башен. И под их прикосновениями вспыхивали и угасали искры. Через мгновение город превратился в сморщенную шелуху, как покинутый улей на дереве, серый и скукоженный. Оттуда вылезла бордовая тварь, похожая на невиданное насекомое, и Питер опознал в ней мыслеформу вины.
Потом образ исчез, сменившись обычным калейдоскопом сознания. Какая бы хворь в мозгу Уэста ни вызвала эти картины, все закончилось.
– Камлан, – пробормотал Уэст. – Камлан, Камлан… – Он сделал глубокий вдох. – Простите, мистер Блум. О чем мы говорили?
Питер заколебался, но потом сказал:
– Я высказал свои доводы в пользу того, чтобы делом Джугашвили позволили заниматься Летнему управлению, но вы их отвергли.
В голосе прозвучали визгливые нотки. Увиденное в душе Уэста окатило его леденящим огнем, и от страха собственный мыслеобраз опять превратился в мальчишеский. Питер порадовался, что Уэст ничего не видит в эфире.
– Да, действительно. В таком случае, полагаю, мы закончили. У меня назначена еще одна встреча. Нет покоя грешнику, да?
Были ли те образы порождением лихорадочного воображения старческого ума? Нет, они были слишком мощными, слишком всепоглощающими. И каким-то образом отражали картину в целом, которую упоминал Уэст. Пусть Питер и выпустил из рук операцию в Испании, но получил кое-что более ценное для Вечно Живого.
– Спасибо, что уделили мне время, сэр, – сказал он.
– Мистер Блум? Я помню тот разговор. Вы должны понять, что чем выше забираешься, тем с большей готовностью тебя столкнут с пьедестала. А сейчас я стою на одной ноге. В других обстоятельствах я бы рассмотрел ваши аргументы в ином свете. Вы понимаете?
– Да, сэр.
– Прекрасно. Продолжайте работать в том же духе.
Душа премьер-министра свернулась в форме яйца Фаберже, запечатав все свои тайны. Потом Питер вошел в Трубу, вернул мыслеобраз в зрелый возраст и начал спуск в Летнее управление, чтобы сообщить Си плохие новости.
10. Чтение душ, 11–12 ноября 1938 года
В финансовом отделе Зимнего управления стоял жуткий холод, а Рэйчел Уайт страдала от похмелья.
Белый шум пишущих машинок прокатывался по ней волнами боли. Она не сумела заставить себя выпить утренний чай с сослуживцами, и потому во рту у нее пересохло. Рэйчел нависла над столом, это как будто уменьшило тошноту. К счастью, через зарешеченные окна бывшей тюремной столовой почти
