— Идите отдохните, господа, — спокойно произносит Артур.
Усталость действительно нарочито покашливает за спиной, но Агата уже около часа не обращает на это внимание.
— Пусть вернут жетон, — недовольно произносит Генри, — я сам теперь за ним на Верхний Слой не поднимусь.
— Завтра занесу, — отмахивается от него Артур, — конец смены все-таки. Скоро мне принесут все невостребованные жетоны.
Никаких взысканий? Или никаких взысканий сегодня?
— Завтра, мисс Виндроуз, все наказания завтра, когда мы уже будем знать, как серьезно вы накосячили, — улыбается Артур на растерянный взгляд Агаты. — И вашу судьбу мы тоже обсудим завтра, защитница вы наша…
— Не все наказания завтра, — краем рта и еле слышно произносит Генри, и Агату бросает в жар. Она может сбежать — да, может. У него нет жетона, даже если поймает её за руку во время перехода, он с ней не перенесется, у него таки есть материальная в смертном мире оболочка, в отличие от неё — материальной лишь номинально. Вот только сбегать — самое последнее дело. Она ещё в смертной жизни приняла решение встречать проблемы лицом к лицу, и не жалеет о том решении. И потом, есть в ожидании его «расправы» — Агата догадывается, какого рода ей предстоит наказание — сладкое предвкушение. Ей богу, он может наказать её куда сильнее, если попросту пошлет её к себе, к той самой «холодной, пустой, постели», о которой сам недавно говорил. Кажется, он все-таки заразил Агату своей похотью, своей страстью, иначе почему сейчас её мысли совершенно не об ответственности за нарушение запрета Триумвирата?
— Пешком? — тихонько спрашивает Агата, когда Генри ловит её запястье и шагает в сторону двери. Через взлетную площадку было бы быстрее.
— Да, — отрывисто говорит он, — экзорцизм меня пока от крыльев отрезал. Так что пешком.
— Ладно-ладно, — Агата сейчас на все согласна, лишь бы он не злился.
Еще один раз (5)
— Я сегодня чуть не убил, понимаешь? — буднично интересуется Генри, когда они уже отдаляются на приличное расстояние от кабинета Артура.
— Извини, — Агата тихонько касается его руки, чуть выше локтя. Генри останавливается, тяжело выдыхает, затем обнимает Агату, крепко, выдавливая из легких воздух и сдавленный писк.
— Видимо, придется таскаться с тобой хвостом, — шепчет он, — раз ты так любишь влипать в неприятности.
— Ты меня почуял, да?
— Ну вообще-то не только тебя, — едко улыбается Генрих, и Агате вдруг становится неловко. Наверное, ему не очень-то приятно, что Агата была с Джоном — при том, что Генри не раз упоминал, что Джон питает к Агате совсем не дружеские чувства.
— Он извинился, — неловко оправдывается она, будто это как-то смягчает положение.
— Я догадываюсь, — в глазах Генри бушует яростное пламя. Нет, он не скажет ни слова, но кажется, что уже сейчас он готов разорвать кого-нибудь в клочья.
— Так ты пошел за мной… из ревности? — догадывается Агата, и Генри вздрагивает от неожиданности, явно не ожидая такого заявления.
— Да, — спустя секунду отвечает он, — нам не запрещали во время прогрева двигаться, поэтому я пошел за вами.
— А как же «это ваше личное»? — Агата не удерживается от шпильки. Ей вовсе не до глупых обид, в конце концов, сегодня Генри спас её. Но все-таки не подколоть сложно — сразу чувствует себя слегка отомщенной.
— Смешно, да, — от улыбки Генри хочется бежать. Он на секунду останавливается, затем прихватывает Агату за руку и тащит куда-то. В сторону, противоположную выходу.
— Куда ты… — Генри смотрит на неё так, что Агата замолкает на полуслове. В его взгляде четко читается «Еще одно слово, и я раздену тебя прямо в коридоре». Все-таки на такие уступки Агата не готова…
— Это же кабинет Джона, — шипит она, когда Генри наконец-то останавливается, и приседает, заглядывая в замочную скважину.
— Ага, кабинет — его, — Генри выпрямляется, шагает к Агате, выдергивает у неё из волос шпильку и спустя двадцать секунд вскрывает замок, — а ты моя, — шепчет он, втаскивая Агату в темную комнату.
— Ты с ума сошел, — охает Агата, а он впивается губами в её шею, и ноги подгибаются сами.
— Ты будешь думать только обо мне, — выдыхает Генри, — и даже здесь, когда впредь будешь бегать к своему дружку, ты будешь думать о том, как здесь мы с тобой трахались.
— Он может прийти! — тоненько взвизгивает Агата. За её спиной — твердая стена, на шее — раскаленные губы, на бедре — его крепкая ладонь. Кажется, что она насквозь одержима, потому что тело вспыхивает практически сразу.
— Не морочь мне голову, — у Генри даже тон насмешливый, даже в сумрачном, не освященном кабинете Джона ясно, что он ухмыляется, — я что, по-твоему, могу почуять тебя в небе над собой, но не почую Миллера на подходе?
— А вдруг не скажешь? — выдохнула Агата, захлебываясь дыханием, потому что его пальцы скользят по бедру, выше — неспешно, неторопливо, поглаживая кожу под тонким чулком.
— Я, конечно, хочу тебя наказать, — мурлыкнул Генри, — но если он нас застанет — после такого, думаю, наказывать будет впору меня.
С ним невозможно спорить. Только разлепишь губы, и в рот врывается беспощадный язык, не дает выдохнуть ни звука, выцеловывает каждый глоток воздуха, затапливает душу яростным жаром. Кажется, вот — увернулась, открыла было рот, а пальцы впиваются в клитор, сжимают, теребят, поглаживают, и в животе скручивается огненный шар, и кажется, что лишний раз шевельнешься и изжаришься изнутри, и все что можешь в эту секунду — лишь только дышать, вот только дышать не получается, воздух вдруг становится каким-то бесполезным, его мало, сколько не вдыхай.
Да и по честному-то возражения не очень-то рвутся с губ Агаты, почему-то ей и самой кажется волнительной эта его безумная мысль. Если что — он скажет, предупредит, и их точно никто не застукает — вытвори он такое, и ему действительно не сдобровать. Да — Джон её друг, и… это несколько не этично — заниматься этим в его кабинете, на его столе. Но черт возьми, до чего гулко бьется сердце, до чего будоражит Агату эта идея. У Генри совершенно непредсказуемая фантазия, поневоле следуя её выкрутасам, чувствуешь себя распутной девчонкой, но в кои-то веки от этого ощущения кровь не стынет в жилах.
— Так что? Согласна? — шепчет он, по-прежнему целуя её шею, практически рисуя на ней что-то языком — кажется, он уже понял, что от этого Агата хмелеет сильнее, чем от любой другой ласки. Целует, слегка прикусывает кожу — совсем чуть-чуть, и легкий привкус боли, кажется, обостряет восприятие, заставляя напрячься каждый нерв.
— Согласна, согласна, — сбивчиво шепчет Агата, и за это её согласие её награждают его пьянящие губы.
Генри торопится — видимо, тоже не хочет попасться, впрочем, сейчас Агате сполна долгие прелюдии заменяет адреналин. Он заставляет её кровь кипеть,
