— Не бойся, — дрогнувшим голосом произнесла я и едва не закричала, когда еще сильнее загорелся кулон. Немного — и он прожжет дырку на груди.
Сандер тут же оказался рядом, обнял за талию, положил руку мне на живот, притянул к себе.
— Возьми амулет в руку, — прошептал на ушко едва слышно.
— Но он же горячий, — сказала я, едва дыша.
— Возьми.
Зажмурилась, кусая губы, схватила Древо, ожидая, что почувствую жгучую боль. Но ничего не произошло. Кулон вдруг стал прохладным, даже холодным.
— Что это? Почему? — совсем растерялась я.
— А теперь потянись к грифону. Тебе надо его коснуться.
— Он не хочет.
— Хочет. Он тоже это чувствует.
— Что? — пробормотала я, глядя, как Аргус медленно и нерешительно двигается вперед, не сводя взгляда с амулета в моей руке.
— Магию.
— Какую магию? Я ничего не знаю.
— Знаешь, — шепнул Сандер, и волоски у меня на коже встали дыбом. — Знаешь, Тьяна. Не можешь не знать. Это в твоей крови.
— Что?
— Жизнь.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Тьяна
Первый круг посвящения дриады проходят сразу после рождения. Его называют «Обретение». Девочка получает свое имя и медальон, который будет связывать ее с Древом всю жизнь.
Молодая мать укладывает младенца у корней в изумрудной траве, пестрящей цветами и светлячками, и оставляет на всю ночь. Утром она забирает малышку уже с кулоном на шее и с именем, данным Зеленым богом.
Второй круг называется «Запечатление», проводился он по достижении девочкой пяти лет.
— Священное Древо помнит всех и каждого, — говорила мама, поправляя венок из цветов на моей голове.
Ох, мамочка, я же до сих пор помню, какими ароматными были цветы, как тонкие травинки щекотали лоб и щеки и мне все время хотелось почесаться, но приходилось мужественно терпеть.
— Сегодня оно запомнит и тебя.
Мама очень волновалась, хотя пыталась это скрыть. Ее пальцы дрожали, а глаза тревожно блестели. Я переживала вместе с ней, потому что знала, как это важно, и понимала: надо быть взрослой. Еще страшно переживала за папу — мужчин на церемонию не допускали, а мне так не хотелось оставлять его одного.
Отец легко поднял меня на руки и прижал к себе:
— Ты большая девочка, Тьяна. Большая и умная. А еще взрослая. Обещай, что во всем будешь слушаться маму.
— Хорошо, — обхватив его за шею, прошептала я и бросила в сторону мамы тревожный взгляд.
Как же она была красива в традиционном белом платье с вышивкой! Распущенные волосы цвета лунного серебра свободно падали на плечи и грудь. Дома мама никогда их не распускала, убирала, укрывала яркими палантинами, словно стыдилась.
— Не бойся, — улыбнулась она. — Там хорошо и спокойно. Зеленый бог добрый, никогда не обидит и не причинит зла.
— Знаю. — Я юлой завертелась на папиных руках. — Он мне кулончик подарил.
— И имя дал, — улыбнулся отец и тихонечко щелкнул меня по носу.
— Я буду послушной, папочка, — пообещала я, вновь обнимая отца и вдыхая знакомый с рождения запах. — Я тебя не подведу. Колдеры никогда не сдаются.
— Знаю, милая, — тихо рассмеялся он. — Знаю.
Оказавшись на земле, я поправила платье и только потом взглянула на родителей. Они стояли, соприкоснувшись лбами, закрыв глаза, и просто молчали.
— Уверена? — тихо произнес отец.
— Она не посмеет отказать.
— Будь осторожна.
— Всегда, — ответила мама, отстранилась и ласково провела ладонью по колючей от щетины щеке отца. — Жди нас.
— Всегда, — в тон ей ответил папа и улыбнулся, приподняв уголки губ.
Мама едва заметно улыбнулась в ответ, взяла меня за руку, и мы двинулись к лесу. Лишь у самой кромки остановились, обернулись и помахали папе рукой.
В священном лесу дриад было весело и совсем не страшно. Там стояло много необычных домиков из дерева с навесами из огромных листьев вместо крыш. Цвели яркие цветы, витали пьянящие ароматы. Звери здесь ходили, не боясь, что их убьют. Я сама кормила маленького олененка с нескладными длинными ножками и смеялась, когда его губы щекотали мне ладонь.
Тут не было ни одного мужчины. Зато тут жило очень много красивых светлоглазых девочек, которые с радостью приняли меня в свою компанию. Мы пели песни, плели венки, которые запускали, как кораблики, по быстрому чистому ручейку, танцевали, держась за руки, и громко смеялись. Мама всегда находилась рядом, она держалась чуть особняком, но ни на секунду не спускала с меня глаз.
Я многое узнала тогда о жизни дриад. Например, что большинство девочек, если не сказать почти все, никогда не видели своих отцов, не покидали леса и не ведали иной жизни. Это было странно, и я попыталась узнать у мамы: как же так?
— Не каждая встречает того, ради которого готова отказаться от вечной жизни, — ответила она спокойно. — Любовь и влюбленность — разные вещи. А для рождения дочери хватит и второго.
— Но ты любишь папу? — пытливо спросила у нее.
— Люблю, — рассмеялась мама, обнимая меня и прижимая к себе. — Больше жизни люблю.
С наступлением сумерек меня и еще трех девочек повели по запутанным дорожкам к огромному дереву, ветви которого поднимались так высоко, что не разглядеть макушки. При всем при этом оно не выглядело массивным и страшным.
— Надо подойти и приложить к нему ладошку, — сказала мама, опустившись передо мной на колени.
— А куда надо прикладывать?
— Куда подскажет сердце. Не бойся.
— Я и не боюсь. Я же обещала папе.
— Папина принцесса, — улыбнулась она, поднимаясь и подталкивая меня вперед. — Поспеши.
Я помнила, как била по босым ногам высокая трава, как я внимательно смотрела вниз, боясь оступиться и споткнуться в темноте о какую-нибудь корягу. Какой шершавой и неожиданно
