Мне стоило больших трудов сдержаться и не отдернуть руку с жалобным криком. Но я помнила об обещании, которое дала отцу.
«Дитя огня и жизни», — прошелестела листва над головой.
«Тьяна», — упрямо подумала в ответ.
«Мы ждали тебя… долго… принята…»
И в следующую секунду меня накрыло такой волной безграничного тепла, любви и поддержки, какой я никогда не испытывала ни до, ни после.
До этого самого дня на дворцовой площади. Тот же свет, то же тепло, те же чувства, которые не поддавались осмыслению. Все тревоги ушли, остались лишь покой и умиротворение.
Много. Слишком много для меня одной. Внутри меня все волновалось, искало выхода и не находило. Это больно…
Я едва не согнулась, но меня удержали.
— Выпусти, — раздался тихий голос совсем рядом. Такой знакомый, затрагивающий неведомые струнки души, играющий на них, как на музыкальном инструменте. — Не держи в себе.
Если бы я только знала, как это сделать.
Сил не было даже застонать, не то что спросить вслух.
Но мужчина все понял сам, осторожно взял мое запястье и положил ладонь на голову Аргуса, который подошел совсем близко, потом придавил своей рукой сверху, не давая мне вырваться.
Правильное решение. Меня тут же начало трясти. Проход для силы открылся сам собой, и все, что рвалось внутри, хлынуло наружу.
Все до капли.
И только кто-то родной и близкий за моей спиной не позволял упасть на колени, поддерживал и направлял, не позволяя сорваться в пропасть.
До самого конца. До спасительной темноты, унесшей меня на дно забвения.
Очнулась я под вечер в богато обставленной комнате со стенами, выкрашенными в светло-бирюзовый цвет, и красочной мозаикой напротив спального места, изображающей Каросс и окружающий его океан, с узорчатыми арками и пестрыми коврами, устилающими пол. У стены с мозаикой стоял низкий диван, окруженный пуфами, на которых лежали десятка два самых разнообразных квадратных и круглых подушек, расшитых бисером и бусинами, часть была украшена пушистыми кистями. Много расписных ваз занимали ниши в стенах, резные шкатулки стояли на столах, в зеркалах отражались настоящие свечи и лампады, благодаря которым в комнате пахло благовониями. Как по мне, слишком сильно, не хватало чистого воздуха.
Кровать, на которой я лежала, представляла собой постамент, поднимающийся над полом сантиметров на двадцать. На него положили толстый матрас и огородили с двух сторон низким резным бордюром. На кровати тоже было много разноцветных подушек.
С правой стороны располагался выход на террасу. Со своего места я видела, как ветер трепал прозрачный тюль, впуская в комнату соленый воздух.
Но стоило повернуть голову налево, как я тут же зажмурилась и едва не выругалась.
— Можешь не притворяться, я знаю, что ты проснулась.
— Даже не пыталась, — ответила сорджи, который лениво расположился на пуфе и изучал меня, как удав кролика. Открывать глаза я не спешила, вместо этого обрушила на летуна град вопросов: — Что вам нужно? Пришли убедиться, жива ли я? Или решили добить? Так давайте, я сопротивляться не буду. Сил все равно нет.
— Зачем мне убивать? Ты же еще не выполнила возложенные на тебя обязанности.
— Ах да, кристалл.
— Я поговорить хотел.
— Снова угрожать будете? — обреченно протянула в ответ.
— Кто тебя этому научил? — выдал Ирил.
«Это он про хамство и неуважение?»
— Чему? — решила уточнить я. Посмотреть на сорджи все-таки пришлось. — Что с Аргусом?
— Жив и здоров твой грифон. Спит. Сон для него после случившегося — самое необходимое.
— Я почти ничего не помню, — пробормотала, потирая виски. Картинки смешались, и голова разболелась. — Почему ему надо спать?
— Исцеление такого рода требует длительного восстановления.
— Какое исцеление? — Я попыталась приподняться на локтях, но не смогла, снова упала на подушки. — Что вообще произошло? Мой амулет… он нагрелся. И еще светился. Он ведь не должен светиться?
— Кто научил тебя этому? — вновь спросил долговязый, подаваясь вперед.
— Если вы скажете, что имеете в виду, я, может, и отвечу на ваш вопрос, — огрызнулась в ответ.
— Магия жизни. Исцеление.
— Так она была утеряна лет сто-двести назад.
— Это не помешало тебе применить ее сегодня днем на глазах у трех десятков свидетелей.
У меня дар речи пропал от неожиданности. Ведь не шутит же. Сесть я все-таки смогла, а вот разговаривать не сразу.
— Это невозможно. Я не дриада, — наконец высказала самый весомый аргумент.
— И это тоже странно, — произнес Ирил, поднимаясь. — Так, информации от тебя все равно не добиться. В любом случае своего грифона ты спасла. Сильно не расслабляйся. Сейчас придет Валенсия, будет готовить тебя к обряду.
— Сегодня? — сглотнула я.
— Сейчас, — ответил он безжалостно, прежде чем уйти.
Госпожа Валенсия явилась через десять минут. Плотно закрыла за собой дверь, величественно прошла через комнату и, присев на диванчик, сложила руки на коленях.
— Чего это пернатый к тебе захаживает? Понравилась ты ему, что ли?
Я ответила женщине многозначительным взглядом из-за спутанных волос.
Откуда я знаю, что ему надо! Ходит, вынюхивает.
— В тебе полно сюрпризов, Тьяна Колдер, — медленно продолжила госпожа Валенсия, теребя тяжелый браслет на руке. — Но это неудивительно, с такими-то генами.
— У меня самые обычные гены, — пододвигаясь к краю кровати и спуская ноги вниз, ответила ей.
— Конечно-конечно, как будет угодно. Я была уверена, что дриады потеряли дар жизни.
— Не знаю, я не дриада. Третий круг мне пройти не дали.
— Что не помешало Зеленому одарить тебя.
Я осторожно коснулась кулона, который сейчас был обычным, прохладным и немым.
— Одарить? — хмыкнула я. — Где же он был все эти годы?
— А тебе было кого спасать? — ответила женщина вопросом на вопрос, вызвав у меня легкий ступор.
Ведь права госпожа Валенсия. Некого мне было спасать. Не случалось таких страшных моментов, когда моя жизнь или
