— А я и не собираюсь спешить, — заверила родственницу, полной грудью вдыхая свежий воздух, так, что немного закружилась голова.
— Вот и правильно. После бала выберешь.
— Какого бала? — из последних сил, стараясь не сорваться на крик, спросила у Валенсии.
— Твоего бала, разумеется. Тебя же надо представить здешнему обществу, нанять личных слуг, выбрать придворных дам. Столько дел.
Солнце медленно опускалось за горизонт, окрашивая небо в оранжево-желтые цвета.
— Не хочу, — выдохнула еле слышно и сжала в руке невесомый тюль, который норовил попасть в лицо под воздействием легкого бриза.
— Мы не принадлежим себе, Тьяна, — серьезно ответила женщина. — И никогда не принадлежали. А от этого ритуала зависит слишком много жизней. Еще пара дней, и кристалл потухнет. Поверь мне, я знаю, что говорю, я была на твоем месте.
— Тогда надо готовиться, — глухо ответила ей и повернулась. — Чем быстрее, тем лучше.
Сработала Валенсия оперативно, позвала слуг, ждавших за дверью.
Каких-то тридцать-сорок минут, и я уже стояла в пещере под замком.
Пещера оказалась небольшая, с низким потолком, с капельками воды, которые собирались на стенках и мелодично срывались вниз. Освещения почти не было, лишь четыре тусклых светильника в каждом углу (это даже хорошо, лица не видно) и огромный черный глянцевый алтарь посредине, занимающий почти все пространство.
Пол холодный и влажный, от него моментально замерзли ступни, ледяными дорожками огромных мурашек пробежала по телу стужа.
Тонкая ритуальная сорочка тепла не прибавляла. Она была такой красивой, с дорогой вышивкой и драгоценными камнями! Алые всполохи огня, вышитые по подолу, к талии превращались в спокойные голубые воды.
Огонь и вода. Притяжение противоположностей.
Вздохнув, подошла поближе к камню, коснулась гладкой поверхности, пытаясь уловить хоть что-то. Ничего. Мертвый, бездушный, пустой. По крайней мере, пока.
Ногам становилось все холоднее. Не теряя времени, легко забралась на алтарь (чего стесняться, все равно меня тут распластают), подтянула колени к себе и обняла их руками, пытаясь хоть немного согреться. Помогло мало. Камень подо мной тоже теплом не отличался.
Пара минут, и меня затрясло, зубы застучали.
Ну вот, думала, буду трястись от страха, а дрожала от холода.
— Никакого почтения, одеяло бы принесли! Я бы хоть чуть-чуть согрелась. Поскорее бы пришел муж, и все это кончилось, — прошептала сквозь сжатые зубы и снова задрожала.
Как Валенсия сказала? Потеряешь сознание и очнешься уже свободной? Только где она, моя свобода?
Сандер вошел бесшумно и застыл в проеме. Я вскинула голову, когда почувствовала на себе пристальный взгляд.
Практически полностью обнаженный, с какой-то тряпкой на бедрах, он производил колоссальное впечатление. Сильное крепкое тело было раскрашено красной краской, узоры сплетались на коже в виде языков пламени. Золотом вспыхнули глаза волка, изображенного на плече. Длинные черные волосы свободно падали на спину и грудь, обрамляя суровое лицо.
Как горели его глаза! Я даже дрожать перестала, застыла испуганной птичкой и облизала вмиг пересохшие губы.
Заметив, что я за ним наблюдаю, Сандер шагнул вперед, а я чуть не убежала с алтаря, силой заставила себя сидеть на месте. Вот было бы весело, если бы мужу пришлось гоняться за мной по всей пещере!
— Ты дрожишь. Боишься?
Я мотнула головой и, запинаясь, ответила:
— К-камень холодный.
Он подался вперед, коснулся ладонью глянцевой поверхности камня, неловко задел уголок сорочки, который я тут же потянула в сторону, пытаясь отодвинуться. А Сандер тем временем кивнул сам себе и неожиданно поднял меня на руки.
Я даже моргнуть не успела, как все изменилось. Мужчина сам сел на алтарь, а меня усадил на колени, развернув к себе лицом, заставил развести ноги и обхватить его торс.
— Так теплее? — спросил он, заботливо удерживая меня за талию.
— Д-да, — прошептала в ответ, чувствуя его теплое и твердое тело.
Я чувствовала его всего, и то, что так настойчиво упиралось мне в бедро, — тоже. Как ни готовила себя к этому, а испуг пришел. Дернулась в сторону, словно хотела соскочить с колен.
Не дал. Держал крепко, но не больно. Притянул ближе и шепнул на ушко:
— Не бойся.
— Валенсия сказала, что я должна лежать на алтаре, — ответила ему, не зная, где спрятаться от него и от своих чувств, которые настойчивыми пузырьками щекотали нервы.
— Он холодный, — ответил муж, провел носом по моей шее, горячим дыханием согрел кожу за ушком, опять спустился к шее, оставил через сорочку короткий поцелуй на плече. — Ты снова дрожишь, Тьяна. Холодно?
— Нет, — беспомощно пробормотала в ответ и сжалась.
Не холодно. Жарко. От его тела, которое было таким горячим. От собственного пламени, что проснулось в ответ на простые прикосновения. Болезненно заныла, наливаясь, грудь, прикосновение ткани к соскам вызвало новую волну дрожи. И это я молчу о сладкой истоме внизу живота, от которой хотелось свести бедра, поменять положение.
— Ты боишься? — спросил Сандер, убирая за ушко прядь волос, которая все норовила упасть мне на глаза.
Я снова мотнула головой, пряча взгляд.
— Тьяна, — медленно произнес муж, взял меня за подбородок и заставил смотреть на него.
— Я не боюсь, — твердо ответила, пытаясь оправдаться. — И все понимаю.
— Нет, — неожиданно тихо сказал Сандер, приближаясь к моим губам. — Ничего ты не понимаешь. Совсем ничего.
Мой первый поцелуй был сладким и горьким, терпким и пряным, как самое дорогое и изысканное вино, нежным и обжигающим, как пламя Сайрона.
Сандер не спешил, ласкал губы, проводил по ним языком, побуждал раскрыться, довериться, вызывал тихие вздохи-всхлипы, срывающиеся с моих губ и берущие начало в глубине заледеневшего сердца. Я думала, что заледеневшего.
Неправда. Я живая! Живая и тоже хочу тепла и ласки. Хочу любить и быть любимой. Пусть только сейчас. Пусть на крохотный миг этой ночи, но со мной останется память.
Не знаю, в какой момент я перестала дрожать и бояться, когда расслабилась и натянулась как струна одновременно. В какой момент поднялись руки, касаясь подушечками пальцев его сильного тела,
