И когда я давным-давно впервые увидел фильм о прыгуне-самоубийце, мой профессор сказал, что это пример деиндивидуализации – растворения индивидуальности в толпе.
Но это также было неправдой: это также было устаревшей интерпретацией, следствием неверного постулата о том, что всегда есть чему растворяться.
* * *Я знал о сегодняшнем приезде Хизер уже несколько месяцев. Густав никогда не позволил бы ей приехать одной, но даже он понимал, что её бизнес – бизнес, за счёт которого у него не переводились спортивные машины и дорогая выпивка, – требует, чтобы она время от времени куда-то уезжала. Она собиралась остановиться у меня в квартире.
В Королевском театральном центре Манитобы шла пьеса под названием «Шок», на которую мне страшно хотелось сходить. В её основе лежала биография Стэнли Милгрэма; здесь шёл предварительный прогон, а в следующем году постановку должны были повезти на Бродвей к шестидесятой годовщине его печально известных экспериментов по подчинению авторитету.
Я купил билеты задолго до того, как кто-либо из виннипегцев всерьёз задумался о том, что «Джетс» могут оказаться так близки к завоеванию Кубка Стэнли, – но, ко всеобщему изумлению, они это сделали, и вечер, когда мы с Хизер собирались в театр, оказался также вечером финальной игры «Джетс» с «Нью-Джерси Девилс» в Эм-Тэ-Эс-центре, всего в километре к западу от главной сцены имени Джона Хирша. О парковке в центре нечего было и мечтать – тысячи людей, не попавших в спорткомплекс, приехали смотреть игру в окрестные бары и рестораны; мы доехали до Биржевого квартала на автобусе и оттуда дошли до театра пешком, наслаждаясь тёплым июньским вечером. У входа стояли бронзовые статуи основателей театра. Статуя Хирша была в очках – мне всегда казалось, что очки на статуе выглядят очень странно.
Обложку программки украшала репродукция объявления, с помощью которого Милгрэм набирал подопытных в Нью-Хейвене, обещая «4 доллара за час вашего времени» за участие в том, что он называл «изучением свойств памяти». Милгрэму было всего двадцать семь, когда он начал свои эксперименты; элегантный мужчина с проседью в волосах и густой бородой из учебников по психологии – это Милгрэм-почтенный-столп-общества, а не запуганный парень, пытающийся разобраться в обстоятельствах дела Эйхмана и в том, что Ханна Арендт вскоре окрестила «банальностью зла», – кажущаяся лёгкость, с которой обычного среднего человека можно склонить к выполнению всяких жестокостей.
Актёр, игравший Милгрэма, был слегка староват для той части пьесы, чьё действие происходило в 1961 году, но довольно интересен, а реконструкция электрошоковой машины Милгрэма и его лаборатории – весьма точна. Психолог во мне хотел бы придраться к паре мелочей – пьеса слишком сильно полагалась на книгу Джины Перри 2013 года о работе Милгрэма, которую я находил неубедительной, – однако театрал был увлечён, и Хизер просидела всё представление заворожённая и совершенно недвижимая.
Когда мы с сестрой вышли из театра, меня так и подмывало рассказать ей о реальности эф-зэ. Как полагали власти, способность Милгрэма и его ассистентов заставлять подопытных применять, как они считали, всё более мощные – и даже угрожающие жизни – электрические разряды, невзирая на протесты и крики тех, кого они били током, запутало всех исследователей-социологов на шесть десятков лет вперёд. Бо́льшая часть подопытных Милгрэма, хотя и изображала на лице муки совести, раз за разом применяла всё большее и большее напряжение; их доля составляла как раз те самые шестьдесят процентов, которые в общем населении Земли составляют бездумные зомби с приличной дозой психопатов сверху.
Я ничего не сказал Хизер. Однако, когда мы снова проходили мимо статуй, я спросил:
– Что ты думаешь о пьесе? – Время близилось к одиннадцати, и становилось прохладно.
– Хорошая пьеса, – ответила Хизер.
– И всё? Просто «хорошая»?
Она помолчала, словно обдумывая ответ, потом сказала:
– Да.
Мы шли на юг, Ред-Ривер была в одном длинном квартале слева от нас. Сворачивая за угол, я услышал впереди звуки какой-то заварухи: крики и вопли людей, а потом в течение буквально нескольких секунд зазвенело разбитое стекло и сработало несколько противоугонных сигнализаций.
– Что за чёрт? – спросила Хизер.
Я вытащил телефон, щёлкнул по иконке приложения «Си-би-си». Первый заголовок гласил: «Джетс проиграли 4:5 в дополнительное время до первой забитой шайбы».
– Господи, – сказал я, когда завыли сирены, насколько я понял, охранной сигнализации магазинов; немного спустя мимо пронеслись две белые полицейские машины с включёнными мигалками.
– Нам лучше вернуться, – сказал я, но через несколько секунд услышал звуки погрома и позади нас. – Быстро! – крикнул я, указывая вдоль пустой на вид боковой улицы. Мы побежали, но Хизер, оставшаяся в чулках, после того как скинула туфли на высоком каблуке, не могла за мной поспевать. Я притормозил, но быстро осознал совершённую мной ошибку. Здания по бокам нашей улицы были в основном темны, но впереди, где её пересекала другая, я увидел бегущую на восток толпу и услышал в быстрой последовательности звук трёх разбиваемых окон и трёх присоединившихся к какофонии сирен.
По левую руку от нас над тёмным силуэтом четырёхэтажного офисного здания поднимались клубы дыма. Здесь же был узкий замусоренный проулок между двумя зданиями, и мы устремились в него. Вероятно, самым безопасным для нас было просто спрятаться, но Хизер потянула меня за собой.
– Пойдём! – сказала она. – Посмотрим!
Шум приближающегося вертолёта заставил меня ненадолго взглянуть вверх, и Хизер воспользовалась этим моментом, чтобы кинуться дальше по проулку, по направлению к ревущей толпе.
Я погнался за ней и вскоре догнал. Мы выскочили из проулка менее чем в двадцати метрах от пятерых мускулистых парней в тужурках «Виннипег Джетс», переворачивающих красную «Хёндэ Элантру» кверху колёсами; её противоугонка завывала, не переставая. Хизер остановилась как вкопанная, и я, должен признаться, тоже: такие вещи обычно видишь по телевизору, но видеть их своими глазами – совсем другое дело. Ветровое стекло рассыпалось на осколки, когда крыша машины провалилась под её весом. Парни осмотрели дело своих рук, и один из них прокричал: «В жопу «Дьяволов»!» Остальные подхватили его клич, подняли сжатые кулаки к тёмному небу, и, к моему крайнему изумлению, их примеру последовала моя сестра, выкрикнув: «В жопу «Дьяволов»!»
Это не было «Прыгай! Прыгай! Прыгай!» – но правда оказалось заразно.
– Хизер! – крикнул я. – Ради бога!
Банда двинулась дальше, и, вместо того чтобы двинуться в противоположную сторону, Хизер пошла за ними.
Правило выравнивания: выбирай направление, являющееся усреднённым направлением других членов стаи.
– Хизер! Ты рехнулась? – Я поспешил за ней. Пятеро в тужурках остановились, и моя сестра тоже, в некотором отдалении.
Правило разделения: избегай скоплений соседей.
Она повернулась лицом ко мне:
– Пойдём, Джим. Поживём хоть
