Смущенная, растерянная, она доковыляла до балконной занавески, смяла в кулак кружевную паутинку. За балюстрадой пенилось колдовское сливовое поле, взращенное менее чем за день. Ароматные лепестки тянулись к последнему лунному свету, мелкие синие плоды венчали ветви, как слитки сапфира… Тьер-на-вьёр сотворила эту красоту на Пустоши, чтобы воплотиться для жителей Тернового королевства в живую легенду, претворить свои планы в жизнь. Но Изольда — не она. Желает ли северинская принцесса стать причиной гибели Лютинга, украсть у мира, а заодно и у себя бесшумную волчью поступь, манящую зелень глаз?
Трепеща от запретных помыслов, Изольда зажмурилась, обхватила пальцами мраморный парапет. И, вторя голосу сердца, всхлипнула сквозь слезы:
— Пусть он живет… Лютинг Вестильд Таальвен Валишер…
* * *Северного ветра не было, казни тоже. Сочилось дождем серое промозглое утро, без ключей проникая в камеры, пропитывая влагой и так подгнившую солому тюфяков, а стражники все не шли. Чтобы не считать минуты, Таальвен закрыл глаза и принялся сооружать из невидимой охотничьей нити силки. Ее он добыл еще ночью, от нечего делать исследуя собственные умения. И теперь узлы вязались на удивление споро. Не беда, что их не суждено пустить в ход, зато увлекательное занятие поглощало целиком.
«Интересно, можно ли повеситься в бесплотной фейланской петле? Или она душит лишь смертельным ужасом?» — праздно любопытствуя, приморский королевич попробовал заарканить самого себя и ничего не почувствовал. Похоже, подобные чудеса ему были неподвластны.
— И-ить, — взвизгнули ржавые дверные петли, будто подтрунивая над его бестолковыми попытками. Осторожная череда шагов на фоне этого скрипа была почти неуловима.
Но все же Лютинг расслышал ее, главным образом потому, что знал приближающуюся поступь с точностью до движения. Вот, колеблясь, прикасаются к камню легкие каблуки — размах чуть больше аршина, длинная юбка метет пыль… Секунда-другая, и растревоженный поводок душелова оживает, натягивается в радостном предвкушении: ступай ближе, обезволенная добыча, прямо в холод сырых подземелий…
Сердце Таальвена успело кувыркнуться дюжину раз, прежде чем терновая колдунья во плоти предстала перед решетчатым входом в его темницу, сняла капюшон. Усталые, словно вылинявшие глаза с опаской вгляделись в затхлую темень. Вне всяких сомнений, ведьма больше не властвовала над Изольдой: от кипучей мощи не осталось следа, все впитала затвердевшая ветряная смола. Стало быть, авантюра верховного удалась.
— Изольда! — Ноги сами понесли навстречу.
Вздрогнув от возгласа в тишине, принцесса замешкалась, но быстро взяла себя в руки. Совестно пятиться от закованного в железо узника.
— Лютинг… — Бледное лицо не выражало и половины разрозненных переживаний, которые считывал фейлан, — пульсирующий сгусток по ту сторону прутьев.
Движимый порывом, он потянулся к ней — сквозь стены и собственное тело, но колдунья, наловчившаяся различать охотничьи манипуляции, взвилась от такого самоуправства.
— Не смей читать мои мысли! — Стан ее напружинился.
— Я не…
— Ты копошишься у меня в голове!
Ослабляя связь между ними, насколько возможно, приморский принц поднял ладони кверху.
— Это происходит само по себе.
— Неужели? — Принцесса окатила пленника презрением. — Еще посетуй на негодяйку-судьбу!
— Клянусь, Изольда, я не знал, что обладаю даром, и не рад ему… — Чтобы смягчить ее негодование, Таальвен бы согласился на любую пытку — даже носить до скончания жизни волчью шкуру. — Если бы только меня посвятили в суть происходящего раньше…
— Что тогда? Ты забыл бы обо мне, оставил в покое? Как и у тьер-на-вьёр, в оправданиях у тебя одни фантазии. — Принцесса не пожелала внимать его заверениям. — Докажи свои слова, тогда и потолкуем.
Не в силах скрыться от чужой горечи, першившей в горле, Таальвен прислонился к холодному мокрому камню.
— Но я не могу отменить сверившееся…
— Зато способен меня отпустить! Мастер Кетиль убеждал, что подобное по плечу любому фейлану.
В полусвете подземной тюрьмы сложно было разобрать, воодушевлен ли королевич таким раскладом.
— Дай зарок, — потребовала принцесса, переминаясь с ноги на ногу, — что положишь конец нынешней охоте по первому моему повелению!
— Я не знаю, как это сделать, — отголоском донеслось в ответ.
— Научись.
Тяжелая связка ключей звякнула на поясе терновой колдуньи, и, сняв с кольца самый неказистый, она ступила к тюремной каморке.
— Прежде чем ты выйдешь отсюда, я хочу услышать кое-что еще: сознайся в своих прегрешениях, Таальвен Валишер. В том, что оплел путами мою душу и бесправно лишил покоя…
— Принцесса… — Плечи его опустились обезоруженно.
Но Изольда, терзая искусанные губы, бешено выкрикнула:
— Говори, иначе оставлю под замком!
— Я виноват, — выдохнул королевич, глядя ей в глаза.
— В кошмарных снах и байках о предназначении, заморочивших мне голову!
— Да.
— А еще в приказах, принуждавших меня угождать тебе! В наглости, подстрекавшей к женитьбе, в том, что вцепился в мое имя в избе приморской ведуньи!
Запрещая себе прикасаться к ее скрюченным пальцам в квадратах решеток, Лютинг Мак Тир молча кивал, наперед принимая каждый придуманный Изольдой грех. Пусть некоторые из них были смехотворны, беспочвенны, он повторит их без запинки.
— В том, что охотился, брал тебя в жены, — моя вина… и даже в неведении своем я всецело повинен…
От избытка чувств колени принцессы подгибались. Но прекратить жадно ловить каждый звук было выше ее сил. Наконец мнимые и настоящие упреки в адрес Таальвена иссякли. И, устыдившись собственного временного помешательства, терновая колдунья наугад ткнула ключом в замочную скважину.
Но то ли металл безнадежно заржавел, то ли ослабевшие пальцы не могли справиться с фигурным ушком, только все попытки были тщетны. Чтобы положить им конец, Лютинг предложил как можно мягче:
— Давай мне.
Вопреки смертельным обидам голос этот притягивал. Довериться ему, вложить в протянутую ладонь не только ключ, но и свою исчерканную шинами руку, аукалось из глубины души Изольды. И чем внимательнее она прислушивалась, тем сильнее влекло спрятаться у Таальвена за спиной. Но ведь источник несправедливости — он сам! Чтобы избавиться от наваждения, принцессе пришлось хорошенько встряхнуться и ущипнуть себя под плащом.
Слава праветрам,
