Конечно, Саймон испытывал гнев, но, как и всегда, ему было трудно смотреть на внука и не видеть утраченного сына. Те же тяжелые насупленные брови, те же красивые черты лица – во всяком случае, не как сейчас, когда Морган дулся словно капризный ребенок. У Моргана, не такого высокого и худого, как его отец, были те же черты, что и у Джона Джошуа; и порой, когда Саймон пытался воспитывать Моргана, ему казалось, что он ругает бедного мертвого Джонно.
– Но теперь многое изменилось, Морган, – продолжал король. – Пришло время взять на себя определенные обязанности и ответственность, а не исчезать вместе с друзьями в борделях Эрчестера, когда все мы тревожимся о возможном начале войны.
– Да, конечно, ответственность, – с горечью сказал принц. – Я должен вести себя как мужчина, потому что я наследник – да, да, я знаю. Но ты запретил мне участвовать в схватке, когда нас атаковали норны.
Что же, это Саймон хотя бы понимал.
– Не мой выбор. Королева за тебя беспокоилась. Мы знали силы врага…
– Но больше никто не остался в стороне от сражения! Даже бабушка находилась среди солдат. Королева!
Саймону пришлось сдержать еще один разочарованный вздох. Он жалел, что Мириамель не поговорила с ним перед тем, как принять решение. Одно дело – защищать принца и совсем другое – создать ситуацию, из-за которой он почувствует себя униженным.
– Что сделано, то сделано, – наконец сказал Саймон. – Но что будет дальше, зависит уже от тебя.
Морган посмотрел на него, и на мгновение Саймону показалось, что он видит страшный отблеск взгляда отца Мири в горящих глазах Моргана.
– Позволь мне что-то делать, – взмолился принц. – Я прекрасно владею мечом. Астриан меня научил…
– Астриан научил тебя фокусам, – сказал Саймон. – Я их видел. Да, он неплохой боец и показал тебе весьма полезные приемы драки на ножах в тавернах. А участие в настоящей битве – в полных доспехах, в жару – шанс уцелеть есть только у самых сильных. Сражение – это не турнир. Ты не сможешь отдыхать между поединками и оценить следующего противника. – Голос Саймона стал громче, тема разговора заставила его оживиться. – Нет! В тебя будут лететь стрелы! Враги станут нападать на тебя сзади, хотя ты будешь драться в этот момент с кем-то другим.
– Я сильный, – сказал Морган. – Откуда ты можешь знать? Тебе все равно, ты не спрашиваешь. Ты со мной разговариваешь только для того, чтобы сказать, какой я глупец и как позорю Верховный Престол.
Саймон знал, что утратил контроль над своими чувствами, но в этот момент он видел лишь внука, который вслед за отцом ищет ранней смерти, пусть он и выбрал совсем другой путь.
– Клянусь Деревом, мальчик, – воскликнул он. – Неужели ты меня не слышишь? Воин, который готовится к битве в таверне, скорее всего, эту битву не переживет и уже не сможет вернуться к своим любимым кружкам. Очевидно, ты именно по этой причине не платишь за эль, который подают тебе и твоим друзьям? Или ты планируешь умереть мученической смертью, чтобы оплатить все счета? В таком случае ты не просто глупец, а бессердечный глупец, потому что ты причинишь боль всем, кто останется жить. Разве твоей бабушке и мне выпало мало страданий?
Морган открыл рот, и на мгновение Саймону показалось, что принц скажет нечто такое, что ни один из них уже не сможет забыть, и понял, что во многом в том будет его вина. Но к облегчению более здравомыслящей части разума короля, которая продолжала пытаться взять себя в руки, его внук промолчал, повернулся и вышел, не спрашивая разрешения и не прощаясь. Саймон молча смотрел ему вслед, проглотив горькие слова, которые лишь ухудшили бы и без того тяжелое положение.
– Ну, – сказал он, обращаясь к трону из костей дракона и древним, свисавшим с потолка знаменам, – какие еще веселые события принесет мне этот день?
– Ну по меньшей мере еще одно, я надеюсь, – раздался голос из дверного проема.
Саймон повернулся и увидел Бинабика. В эти дни тролль сменил одежду для холодной погоды своей родины на мягкое полотно. Саймон подумал, что так он становится еще больше похож на народ Тиамака.
– Значит, часы уже пробили полдень?
– Нет, осталось еще четверть часа, так мне кажется, – ответил Бинабик. – Но я хотел поговорить с тобой, пока мы будем вдвоем, потому что королева не любит эту тему. Я ждал, пока ты закончишь разговор с внуком, а потом увидел, как он ушел с лицом, подобным вьюге на Минтахоке, и понял, что ваш разговор закончился.
– Он никогда не заканчивается. И всегда одинаков.
– О, упрямство молодых. Почти такое же трудное, как упрямство пожилых.
Саймон приподнял бровь:
– И что это значит?
Должно быть, Бинабик улыбнулся, но Саймон не был уверен, потому что улыбка мгновенно исчезла.
– Не имеет значения, мой старый друг. Всего лишь старая поговорка кануков. Нет, я пришел, чтобы кое-что у тебя спросить. К тебе все еще не приходят сны?
Саймон решил, что готов сменить тему.
– У меня их совсем нет, и должен признать, что это очень странно. Мне даже не снится мой бедный мертвый арфист, хотя я вижу его лицо всякий раз, когда просыпаюсь. Как ты думаешь, что со мной случилось?
– Я не знаю, что сказать, друг Саймон. Возможно, это несущественно – ведь, как говорит Мириамель, многие вообще не видят сны. Но у меня другое ощущение. И все же я не могу предложить тебе никакой мудрости, как и Тиамак и его леди жена, хотя мы очень тщательно изучали их книги, пока они ухаживали за ситхи.
– О да. – Король вздохнул. Еще одна упущенная возможность. – Ей не становится лучше?
Тролль покачал головой:
– Нет, ее состояние медленно ухудшается, так мне кажется. Но иногда, несмотря на лихорадку, она что-то говорит. У нас сложилось впечатление, что ее зовут Танахайа. Ты слышал ее имя прежде, возможно, когда жил в Джао э-тинукай’и? Это может пролить свет на причины, по которым ситхи прислали ее к тебе.
– Нет. Я встречал там многих ситхи, но считаные из них сообщали мне свои имена. Большинство не воспринимают смертных всерьез.
Бинабик посмотрел на трон из костей дракона, стоявший на помосте за спиной Саймона, который присел за скромными тронами короля и королевы, словно горгулья на стене храма.
– Я вижу, костяное кресло короля Джона все еще здесь. Ты столько раз говорил, что хочешь его убрать.
– Мири мне не позволяет. Но я его ненавижу. Всякий раз, когда я на него смотрю, мне приходят в голову лживые истории о Престере Джоне. Я бы хотел вовсе их не знать.
– О том, кто на самом деле убил дракона? Значит, ты бы предпочел оставаться в неведении, чем знать о подвиге своего предка и о том, что его славу присвоил король Джон?
– Нет, конечно нет. Но оставить проклятую штуку здесь, чтобы все ее видели… с тем же успехом
