— А я не хочу больше пролития крови и быть участником новых войн, — жёстко сказал Костюшко. — С меня достаточно того, что я пережил на родине.
Джефферсон недоумённо посмотрел на Костюшко. Ему не понравилась эта жёсткость в голосе друга. Перед ним сидел уже не тот генерал, который вернулся год назад на свою вторую родину и которого все восторженно встречали как героя Отечества. Теперь Джефферсон по-другому воспринимал Костюшко. Он видел человека, перенёсшего тяжёлые жизненные испытания и, возможно, душевные страдания, которые ему, Джефферсону, не были известны и о которых он мог только догадываться.
— Что вы хотите этим сказать? — спросил он, так как последние слова Костюшко его почему-то насторожили.
— Я, наверно, всё-таки уеду из Соединённых Штатов, — честно признался генерал. — Правда, ещё не решил окончательно. Есть у меня здесь кое-какие дела, — уклончиво пояснил он. — От их решения будут зависеть и мои дальнейшие действия и поступки.
— Поразительный вы человек! — воскликнул Джефферсон в восхищении. — Тринадцать лет назад вы имели всё, о чём другие могли только мечтать: солидную генеральскую пенсию, почёт и уважение армии и Конгресса, дружбу самого Вашингтона... И вдруг вы бросаете всё и отправляетесь куда-то в Европу и там всё приобретаете вновь: генеральский чин, славу у народа и уважение у монархов европейских государств.
— А также горечь поражения, плен... — добавил Костюшко.
— Теперь всё повторяется: вы по-прежнему состоятельны, вас как героя встречают в Соединённых Штатах, — не унимался вице-президент, — и вы опять собираетесь всё бросить?!
Костюшко задумался, и эта задумчивость понравилась Джефферсону: вдруг его слова упали на благодатную почву и убедили Костюшко остаться в Америке?
— Пока я ничего не решил. Поживу пока в Филадельфии, а там будет видно. — Костюшко встал, чтобы покинуть кабинет. Одёрнув мундир генерала американской армии, он добавил: — Тем более что средств у меня предостаточно: вместе с процентами за участие в войне от правительства Соединённых Штатов я получил около 19 000 долларов.
Джефферсон решил проводить Костюшко до самого выхода из здания Конгресса, и когда они пожимали на прощание друг другу руки, он подбросил Костюшко ещё одну «козырную карту»:
— Хочу вам напомнить, что даже сейчас с вашим авторитетом в Соединённых Штатах и героическим европейским прошлым у вас есть возможность сделать неплохую карьеру в правительстве Соединённых Штатов.
— Я буду иметь это в виду, — единственное, что мог ответить в этот момент Костюшко.
Среди торговых судов, стоящих у причала нью-йоркского порта, выделялся корабль под трёхцветным флагом Французской республики, вид которого был ещё непривычен для моряков. По трапу носильщики загружали в трюмы товар, матросы драили перед отплытием палубу, а за порядком на судне наблюдал вездесущий боцман. На этом корабле нашлась уютная каюта и для Костюшко. Капитан корабля с удовольствием согласился взять на борт такого известного генерала, тем более что тот не торговался и хорошо заплатил.
На следующий день после того, как Костюшко уже навсегда покинул американский берег, в кабинет Томаса Джефферсона зашёл нотариус, которые передал ему опечатанный сургучом толстый пакет. В пакете лежали 12 000 долларов и письмо от его друга Тадеуша Костюшко.
«Дорогой Томас! — писал чётким подчерком Тадеуш. — Простите, что не пришёл попрощаться с Вами. Я всё-таки решил вернуться в Европу, так как не вижу для себя смысла оставаться в Соединённых Штатах.
Я не сразу пришёл к такому выводу: целые год я прожил в Америке, надеясь на то, что смогу вжиться в новую жизнь, которой живёт народ это о страны. Но, видимо, я не такой, как все, не могу почивать на лаврах былой воинской славы и спокойно жить, имея генеральскую пенсию, кусок земли и уважение, с которым относятся здесь ко мне.
Поверьте, моё решение оставить все эти житейские блага пришло через бессонные ночи и дни раздумий. Но если я решил, то решений не меняю. Я получил письмо от своих друзей из Европы. Там зреют события большой важности, которые дают мне ещё одну надежду, что моя родина возродится в новом, обновлённом для неё образе. Я не могу быть в стороне от всего, что там сейчас происходит или будет происходить. Меня замучает совесть, и я не прощу себе до конца жизни, если при этом понадобится моя помощь, а я буду в это время далеко.
Надеюсь, Вы меня поймёте. Ведь Вы сами мне говорили когда-то: «Стремитесь всегда исполнить свой долг, и человечество оправдает вас даже там, где вы потерпите неудачу». Я уже потерпел одну неудачу, но долг свой ещё считаю невыполненным до конца.
И последнее: у меня есть ещё одна к Вам просьба. Вам передадут двенадцать тысяч долларов, которые я прошу направить на благие цели. По своему усмотрению на эти деньги окажите помощь негритянскому населению Соединённых Штатов. Ведь чернокожие солдаты так же, как и мы, сражались за независимость страны, в которой они сейчас живут и которая о них незаслуженно забыла[47].
Ваш друг Анджей Тадеуш Бонавентура Костюшко».
IX
частливая звезда Наполеона Бонапарта начала восходить с момента его прибытия в лагерь под Тулон, где республиканец генерал Карто безуспешно осаждал этот город. Тогда молодой двадцатичетырёхлетний офицер артиллерии Наполеон Бонапарт, разобравшись в сложившейся ситуации, предложил свой план взятия Тулона, за что был высмеян генералом Карто. Но не таков был этот рьяный артиллерист, чтобы просто так отступить даже в горячих спорах с самим генералом. После очередного такого спора жена генерала Карто сказала мужу: «Да дай же ты волю этому молодому человеку, он больше твоего смыслит, ведь он ничего не просит, а реляции ты составляешь сам, так слава всё-таки останется за тобой». Муж согласился с практичными доводами супруги, а Наполеон получил возможность показать, на что он способен.
Поделившись своими планами с народным представителем Гаспареном, который был в это врём а при армии Карто, Бонапарт получил свободу действий и в кратчайшие сроки овладел Тулоном, ата ковав его со стороны гавани.
Неприятель покинул Тулон, генерал Карто был отозван, а молодой офицер артиллерии стал молодым генералом армии. Как потом с благодарностью вспоминал сам Наполеон: «Гаспарен открыл мне дорогу».
Вторично звезда засверкала на небосклоне Наполеона 5 октября 1795 года во время
