"Лжец или невежда, — пульсирует у меня в голове. — Если бы он говорил правду, не было бы современного мира, мое наследие не сделалось бы основой для Просвещения".
Под нами показывается обширное Лаго Маджоре, по форме похожее на гигантский кусок колбасы. Вертолет снижается.
— Мы, что, садимся? — спрашиваю я.
— Через минут пятнадцать в Ярезе нас ожидает Лино с твоим компьютером.
Больше никаких иллюзий относительно моего будущего у меня нет. На горе под нами замечаю крест. И начинаю молиться. Раймонд, Раймонд, как бы пригодилась сейчас твоя помощь!
Неожиданное сотрясение. Вертолет начинает просто падать.
— Что там случилось? — раздраженно спрашивает Заккария. — Бензина не хватило?
— Понятия не имею, шеф, индикаторы показывают еще половину бака, — отвечает пилот. — Но мы теряем мощность. Похоже, нужно немедленно приземляться.
— Так приземляйся.
— Нет подходящего места, повсюду скалы.
— Лишь бы где. Вон, хотя бы на той дороге.
Истерические нотки в голосе Заккарии приводят к тому, что я начинаю работать над собственными руками. Они скованы у меня за спиной. И до сих пор я не пытался освободиться, хотя с самого начала заметил, что наручники надеты довольно слабо. Иногда я стыдился своих мелких, чуть ли не женских ладоней. А сегодня это может пригодиться. Стараюсь максимально прижать большой палец, тяну…
Пилот открывает дверь. Это на всякий случай. Под нами виден обрыв и темная поверхность озера. Но и дорога, ведущая по краю обрыва практически рядом. По счастью, она пустая. Из двигателя валят клубы дыма.
— Садись вон там! — визжит Никколо.
— Все будет о'кей!
Пилот направляется к дороге, она на расстоянии всего лишь нескольких метров, но тут из-за поворота выскакивает мчащийся на полной скорости грузовик.
— Осторожно!!!
Желая избежать столкновения, пилот делает отчаянный поворот. Ему это удается. Почти… Малый винт попадает на керамическую опору проводов высокого напряжения. Страшный скрежет. Побледневшая шея Заккарии.
— Господи Иисусе!
Вертолет теряет устойчивость, он дергается будто раненный зверь.
Охранник бросается к двери. Заккария отчаянно рвет ремни безопасности. А у меня уже свободные руки. Среди вращающегося мира замечаю синеву воды. Прыгаю… Лечу. Долго. В воду вхожу ногами, словно бьюсь о бетон. Поверхность захлопывается надо мной. Чувствую боль в барабанных перепонках. Ничего, это не страшно, только бы не потерять сознание. Открываю глаза. Солнечный свет виден едва-едва. Вверх, вверх… Выплываю, захлебываясь. Из носу капает кровь. Я жив! Вода чертовски холодная, но это ничего. Чуть пониже дороги, посреди обрыва, я вижу гейзер огня в том месте, куда вонзился вертолет.
— Adio, дон Никколо! За все большое спасибо.
Рядом со мной, фыркая, будто простуженный морж, выплывает Франко. Он водит по сторонам глазами с полопавшимися сосудами, регистрирует картину катастрофы, потом поворачивается ко мне. "Шофер по мокрой работе" рычит, словно буйвол, и плывет ко мне, распахивая воду могучими ударами мускулистых лапищ.
Сам я неплохой пловец, опять же, у меня небольшое стартовое преимущество, но, проплыв всего лишь полсотни метров, я вижу, что он меня нагоняет. Чтобы сбежать, ни малейшего шанса. А если драться? На правом запястье у меня до сих пор болтаются наручники. Когда бандит подплывает поближе, что было сил бью его по багровой роже, потом хватаю в поясе и тащу вниз. У меня перевес в неожиданности. Перед атакой, я набирал воздух в легкие, а он — нет… Какое-то мгновение питаю какую-то надежду. Так что с того, Франко с детской легкостью освобождается от моих объятий. Он наносит мне удар, после которого мне делается плохо, и выплывает на поверхность. Теперь он перехватывает инициативу. Его лапища гориллы опутывают меня, душат, я теряю воздух… Понимаю, что это конец…
И тут над нами раздается металлический, усиленный эхо голос:
— Полиция! Прекратите борьбу. Черт подери, прекратите драку!
23. Неожиданное изменение в судьбе
Насколько же велика была радость сотрудников полицейского поста в Гиффе, когда оказалось, что один из несостоявшихся утопленников, это разыскиваемый мультимиллионер Гурбиани, а другой — это его шофер, вероятный сообщник преступлений шефа. Радость была огромной, только краткой. Оказалось, что местные функционеры, всю жизнь мечтающие о деле, побольше чем кража козы из сексуальных побуждений или же незаконных занятий нудизмом на диком пляже рядом с кладбищем, не имели права нас даже допросить. Им было приказано незамедлительно доставить задержанных в ближайшую Вербанию, откуда уже нас должны были забрать посланники прокуратуры из Розеттины. В общем, меня закрыли в камере-одиночке, с уважением, надлежащим кому-то типа Ганнибала Лектора или Ли Харви Освальда… А как я себя чувствовал? Был спокойным и согласившимся с судьбой. Все закончилось. Я уже ни от кого не удирал. А кроме того, наконец-то у меня появилось время, чтобы обдумать кое-что, попытаться собрать элементы всей головоломки.
Итак, я был Гурбиани, во всяком случае, становился им во все большей степени. Воспоминания возвращались постепенно, фрагментарно, подобно островному архипелагу, верхушки гор которого постепенно выныривают на линии горизонта перед носом судна (Гурбиани — Карибы, 1999; Деросси — Циклады, 1633). Когда меня везли в полицейском воронке по берегу Лаго Маджоре, неожиданно вспомнилась школьная экскурсия в пятом классе и всеобщая забава, заключающаяся в том, что мы понарошку топили горбатенького парнишку, что давало мне тогда массу гаденького удовольствия, но теперь вызывало лишь чувство стыда. Но тогда, издеваясь над калекой, я видел, что горбун хуже меня, и что преследование его вызволяет меня самого от возможности быть преследуемым. Действительно, все, похоже, заключалось в том, что большую часть собственной жизни Альдо боялся всего и не верил в себя, а все, что он делал: добыча денег, женщин или влияния — было всего лишь попыткой самоутверждения. Так что, стать Гурбиани, даже обращенным к добру, комфортной ситуацией назвать было нельзя, и уж особого утешения не представлял факт, что Гурбиани я останусь недолго, самое большее, пару месяцев, в соответствии с приговором доктора Рендона.
Первого допроса мне пришлось ожидать почти два дня. А ждать я не любил. За стенкой скандалил Франко, требуя соблюдения его прав, но как-то ночью он пропал, и я мог лишь питать надежду на то, что "шофер по мокрой работе" не сбежал. А с внешним миром никаких контактов у меня не имелось.
В камере телевизора у меня не было,
