Из гондолы я выскочил на Пьяцца д'Эсмеральда. Здесь стояла ужасающая жара. Пот лился с меня ручьями, и вместе с тем меня словно бы схватила какая-то трясучка. Есть ли здесь люди? Таковые были. Только все засели в неглубокой тени стен, откосов и ниш — все какие-то замученные, безжизненные. Конечно, все можно было бы объяснить зноем. Но как только все меня заметили, тут же сделались шустрыми, словно бы им кто иголку в задницу сунул. Два юных кавалера схватили рапиры и устроили дуэль. Щёголь в венецианском костюме, с оживлением размахивая шляпой, начал дискуссию с дамой, обмахивающейся платочком. Носильщики с темными лицами приступили к загрузке барки. Жонглер, за выступлением которого никто, кроме меня, не следил, начал перебрасывать мячики. А вот герольд взялся читать объявления, непонятно почему, но со средины.
— А ведь верно говорит, — комментировали слушающие его горожанки.
— Прошу прощения, синьора, а о чем этот декрет? — спросил я одну из них, у которой прямо на моих глазах на лице вылезла рожа, и под носом просеялись усики.
— А ведь верно говорит, — повторили все три.
Разозлившись, я выкрикнул:
— Ну вы и дуры, настоящие задницы коровьи!
— А ведь верно говорит, — повторили они с той же интонацией.
Я сунул руку в корзину одной из них, наполненную дородными, багровыми словно царский пурпур яблоками, схватил самое зрелое и попытался сунуть себе в рот. Яблоко расплылось в руке.
— В школу возвращайся, в школу, — раздался голос отца Филиппо. Иезуит неожиданно вышел из тени Порта Салария, а за ним уже шли уже швейцаров с розгами.
— Не пойду, — сказал я, хватая рыбацкий багор, что стоял у стены траттории.
— Сын мой, как ты можешь, — вскричал падре, но остался на месте. На лицах двух абсолютно одинаковых швейцаров (у одного, правда, глаз начал заходить бельмом) появилось выражение непонимания. — А может, вернемся домой?
— Никуда я не пойду, пока не узнаю, что здесь разыгрывается?
— Что разыгрывается?… Не пойму я, что ты желаешь выразить этими странными словами.
— Почему все здесь выглядит, как будто понарошку?
Отец Филиппо пошатнулся, словно что-то попало моему наставнику прямо в сердце, а вместе с ним заколебались колокольни и громада замка, будто я видел их отраженными в кривом зеркале.
— Ты только сейчас это заметил, Альдо… То есть, я хотел сказать: Альфредо.
Я бросился бежать, а за мной начали со стен валиться зубцы со звездами.
Я сорвался с постели. Тихая ночь. Звенящие цикады, рядом со мной ровное, спокойное дыхание Моники.
— Сон разойдись, вера в Бога крепись, — вспомнил я старинное присловье, испытывая огромное облегчение, что это был всего лишь страшный сон. Я повернулся на другой бок, но спать уже не мог. Меня удивило следующее: до сих пор я видел сны исключительно о Гурбиани, а этот был про Деросси. Неужели опасения доктора Рендона о возможном распаде сознания должны были найти столь быстрое подтверждение?
В погруженной во мраке комнате поблескивающий экран компьютера работал что твоя неоновая реклама. Странно — я был уверен, что выключил ноутбук, когда ложился в кровать. Я тихонько поднялся, чтобы отключить устройство еще раз, но когда подошел, увидал, что на экране пульсирует проклятая надпись, с которой я уже провел столько сражений:
ВВЕДИ КОД ДОСТУПА
Не до конца, похоже, проснувшись, я сел и положил пальцы на клавиатуре. И они уже выстучали сами, как когда-то делали это каждый день:
АЛЬФРЕДО ДЕРОССИ
Прозвучала тихая музычка "Турецкого марша".
ПРИВЕТ, СТАРЫЙ НЕГОДНИК, -
в знак приветствия загорелась надпись.
Ну вот, я его имею. Компьютер отдался мне после ввода пароля, раскрывая, словно Сезам свои тайны или продажная девка ноги. Заглядываю в меню. Чего тут только нет… Понятное дело, имеется программа "Психе" в своей оригинальной и полной версии. Вместе со схемами процессоров, с модуляторами исходящего сигнала, декодерами… Имеются персональные данные наиболее важных сотрудников, и даже перечень преступлений Никколо Заккарии.
Среди множества позиций одна сразу же бросается мне в глаза — "Дневник". Тысяча двести двадцать две страницы. Нет никаких сомнений, что Гурбиани должен был вести его много лет. Какая радость! Наконец-то у меня появится возможность ближе узнать человека, которым я должен быть. Понятное дело, я поступаю как всякий любопытствующий тип, дорвавшийся до чужих записок: нажимаю "Ctrl" и "End", чтобы сразу же оказаться на последней странице.
…этот паршивый парад. Только жабу необходимо доесть до конца. Чтобы выиграть, нельзя предупреждать противника. Вот будет номер, когда через три дня я проведу с Кардуччи испытания на всем правлении in corpore. Будет шампанское, коктейли, торты. Никто ни о чем и не догадается, дадим этой своре негодяев слопать с пирожными процессоры Уго, после чего я покажу им парочку снимков с Раймондом. Интересно, каким будет эффект? Отправится ли Лили в монастырь? Или, возможно, Бьянки наденет власяницу? Более всего меня бы обрадовал Эусебио, присоединяющийся к флагеллантам[25]. А после того мне даже не нужно будет менять правление… Я покажу тебе, Раймонд, как делается Новая Евангелизация. Через год у нас будет человечество, преданное добру и Господу Богу…
— Ни черта ты не понял из учения Пристля, — вздыхаю я, думая про Гурбиани. — Неужто этот придурок не понимал, что применение "Психе" для обращения человечества было бы такой же самой манипуляцией, о которой мечтал дон Никколо. Всего лишь глупой поправкой Творца, который ведь дал нам вольную волю. Но продолжаю читать дальше:
Лука советует, чтобы я не ходил на тот парад. Эх, этот Торрезе, с его вечной излишней впечатлительностью, везде он чувствует заговоры, измены… Он приказал меня пить исключительно напитки из банок. Сумасшедший.
