Рамон снова крутанул ручку и наконец увидел дирижёров этого спектакля.
Они неторопливо вышли из ворот колонии, оставив за своими спинами всё сильнее разгонявшуюся темно-зелёную спираль. Их было пятеро, трое мужчин и две женщины. Двое носили тёмно-зелёные ватники заключённых. Увидев на одной из женщин изумительно элегантное тёмно-синее пальто и шляпу с пером, Рамон испытал краткое, но мощное чувство нереальности происходящего. Однако он быстро сообразил, что женщина, очевидно, приехала на свидание к мужу или любовнику. Оставшихся двоих он узнал. Это была секретарша Винченцо Элоиза и его же младший лаборант, Маттео. Эти двое о чём-то переговаривались между собой. Рамон видел, как шевелятся их губы. Элоиза засмеялась.
– Ты готов? – спросил Курт.
– Да, но я же не знаю, как…
– Рамон, бля, а я не знаю, как ты всё это видишь. Сделай уж как-нибудь!
Рамон оторвался от видоискателя и представил на голове Курта каску.
– Давай, – сказал врач.
Он не слышал, как Курт выстрелил, потому что в тот же миг на его собственную голову опустился пудовый молот. Его мозги словно бы брызнули через уши. Врач непроизвольно зажал уши руками, плача и воя от боли. Но он не переставал думать о каске, нацистской каске с рогами времён второй мировой, нахлобученной на голову Курта. Рамону казалось, что сейчас его голова разорвётся. Но вдруг всё кончилось так же внезапно, как и началось.
Адольф сел и посмотрел на Рамона безумными глазами.
– Что это было? – спросил он.
Врач не успел ответить. Мягкая темнота обняла его, и он грузно осел на пол.
– Рехнуться можно, – изумился Адольф.
Но тут многолетние навыки взяли своё. Адольф посмотрел в видоискатель и тут же позабыл о Рамоне. Двигатель зарычал, и «кайман» закрутился на месте. Время от времени Адольф бросал его из стороны в сторону, словно бешеную блоху на раскалённой сковороде. Алоиз ударился головой о сапоги Рамона и очнулся.
– Ты не можешь вести поровнее? – недовольно спросил он брата.
– А ты не мог бы пострелять немножко, а то мне, знаешь, приходится давить их! – огрызнулся Адольф.
Алоиз изменился в лице и стащил Курта с сиденья. Быстро проверив пульс, Алоиз убедился, что друг жив, и осторожно опустил его на пол.
– Ему нужен свежий воздух, – сказал знакомый голос прямо в ухо Рамону.
– Ему уже ничего не нужно, – возразил другой.
Врач почувствовал, как его поднимают. Он открыл глаза и увидел надвигающийся сверху сияющий круг.
– А я не верил в эти байки про свет в конце тоннеля, – пробормотал Рамон.
Внизу кто-то хихикнул. В центре круга появилось лицо Адольфа.
– И правильно делали, док, – он ухватил врача за плечи и вытащил из БТРа. – Осторожно, ножками, вот так…
Дрожащий Рамон привалился к «кайману» – ног он ещё не чувствовал. Наверху что-то загрохотало, и в грязь рядом с ним спрыгнул Курт. Последними спустились близнецы. Адольф молча достал флягу, сделал несколько глотков и передал брату. Алоиз пить не стал, но вопросительно посмотрел на Курта. Тот отрицательно мотнул головой.
– Хотите шнапса, герр доктор? – спросил Алоиз.
Рамон кивнул. Алоиз протянул ему фляжку. Он сделал несколько глотков. Шнапс обжёг пищевод, и в глазах у Рамона прояснилось. Он огляделся.
В тучах над зоной зиял узкий овальный колодец. Из него лился серенький свет усталого солнца. Применение «пружин» всегда вызывало такой эффект. Всё вокруг было завалено сплетёнными телами людей и монстров. Рамон несколько секунд смотрел на тела пятерых людей – двоих заключённых, даму в элегантном пальто, Маттео и Элоизу. Они, точнее то, что от них осталось, – а осталось немногое, Курт стрелял очень хорошо – лежали посреди пустого пятачка у самых ворот. Рамон ощутил приступ тошноты и отвёл глаза. Три БТРа гоняли по полю с десяток уцелевших монстров, направляя группку от одного к другому короткими очередями с башен. Так опытные футболисты пасуют друг другу мяч. Водители явно забавлялись. Чудовища метались из стороны в сторону, воя от ужаса и обречённости. Рамон вернул флягу и тут увидел радостных, возбуждённых людей, со всех сторон идущих к их БТРу. Курт очень быстро понял, что они намерены делать.
– Да не надо, ребята, – сказал он. – Ещё уроните, блин…
Рамон выскользнул из толпы. Ему был необходим свежий воздух.
Кай Эйхманн помчался к западным воротам колонии на своём лендровере, едва тёмно-зелёная спираль и розовый защитный контур «пружины» растаяли в воздухе. Кай увидел дыру в воротах, распластанные тела и толпу людей около одного из «кайманов». Там кого-то качали с энергичными криками, длинное тело то и дело взмывало в воздух. Эйхманн остановился перед опрокинутым полицейским «фордом». Отсюда Кай не мог видеть, кого там качают, но думал, что знает, кто это. Эйхманн вышел из джипа. На броне своей машины стоял один из близнецов Штайнбреннеров и вопил во всё горло. Кай прищурился. Это оказался тот из братьев, кого Кай и искал – на лице у парня не было шрама. Алоиз тоже заметил руководителя Шербе и отрицательно покачал головой.
Эйхманн прислонился к боку лендровера, стащил с головы пилотку и вытер лицо.
Вот и всё. Можно ехать домой.
Из-за перевёрнутой легковушки прямо на руководителя Шербе вышел темноглазый мужчина в грязном белом халате. Эйхманн узнал его – это он оттащил его от Курта. Врач тоже узнал его и сказал приветливо:
– Ваш сын сегодня прямо герой дня.
– Вы его врач?
Мужчина кивнул.
– Кай Эйхманн, руководитель Шербе, – глава нацистов протянул руку.
– Рамон Гонзалес, психиатр, – представился тот, отвечая на рукопожатие.
– Хотелось бы побеседовать с вами, Гонзалес, – сказал Кай. – Пойдёмте в джип.
– Вы понимаете, что я не всё могу вам рассказать? – Рамон пристально смотрел на руководителя Шербе.
– Что-то лучше, чем ничего, – Эйхманн криво усмехнулся. – Прошу.
Он сел в лендровер. Рамон обошёл машину. Эйхманн перегнулся через сиденье и открыл пассажирскую дверь.
Кай Эйхманн задумчиво постукивал крагой по рулю.
– Вот, значит, как обстоят дела, – заговорил наконец руководитель Шербе.
– Да. Общую картину я вам обрисовал, – ответил Рамон. – Ничего фатального в этом нет. Но наблюдаться надо. И, безусловно, сменить образ жизни. Больше Курту так жить нельзя.
– Вы подтвердите свои слова об этом учёном перед президентом Александром? – спросил Кай.
– Хоть сейчас.
– Тогда поедем, – Эйхманн завёл машину.
– Ваш сын был красивым подростком? – спросил Рамон.
В жёстком лице главы нацистов что-то сломалось. Волевые черты поплыли, как снег на дороге весной.
– Так он вам и об этом рассказал, – прошептал Кай Эйхманн.
Рамон смущённо потёр переносицу.
– Нет. Я не думаю, что Курт может обсуждать эту тему с кем бы то ни было, – сказал Рамон. – Но если я скажу, что увидел те события в голове
