Людовик перестал нависать, распрямился, посмотрел вверх, потом на Мэла (тот отметил в его взгляде некоторую растерянность пополам с удивлением; так смотрят, например, на диковинную букашку, то ли раздавить, то ли полюбоваться немного), отошел к забору, постоял немного, руки в карманах, вернулся к ящику, уселся. Поправил очки. Глаза за стеклами приняли обычное свое равнодушное выражение. А Мэл припомнил, как они познакомились. Вернее, как их представили друг другу. Представил как раз один из наблюдателей. Высокий смуглый дядька, улыбчивый, доброжелательный, в длинном пальто и солнцезащитных очках. Мягко подтолкнул Мэла к щуплому, тщедушному пареньку.
– Это Людовик, будете работать вместе. Надеюсь, у вас получится. Игра должна идти своим чередом, эксцессы нам не нужны. Верно, господа смотрящие? Ну, вот и славно.
Людовик тогда закивал быстро-быстро, как китайский болванчик, а Мэл почувствовал, как рядом вдруг холодом сквозануло, будто стоит он у раскрытой морозильной камеры. Оглянулся, а дядьки рядом и нет уже, только воздух искрит.
– К себе ушел, – откликнулся новый напарник и встряхнул головой с длинными тусклыми волосами, насаживая круглые очки на переносицу. Осмотрел Мэла внимательно. Худой, худой, а жилы-то врагу порвет запросто, факт. – Ну что, пошли? Команду заново наберешь или старых пока оставишь? Советую пока оставить, а там видно будет.
Мэл тогда даже не спросил, куда делся бывший напарник Людовика. Излишнее любопытство тут, в Буферной зоне, не приветствовалось. Игра, команда, результат – все остальное на второй план, настолько далекий, что и не стоило огород городить. Он и не стал.
А сейчас что-то кольнуло в груди, будто иголкой кто баловался, кто-то незаметный, но всегда под рукой. И поинтересовался.
– А ты как думаешь? – вопросом на вопрос ответил Людовик.
– Да мне и не особо, – пожал плечами Мэл. – Сгинул?
– Не угадал. Наблюдателем стал мой бывший напарник, Наблюдателем. Где-то там… – махнул рукой куда-то в сторону, – теперь наблюдает. За хоккеем. Упрямый был. Прямо как ты.
– Это намек?
– Думай, как хочешь. Просто я к тому, что твой Антон, который сейчас опять на Земле, запросто может вернуться. И не факт, что снова игроком. Очень даже возможно, что составит компанию нам. Не нам конкретно, а Наблюдателям со Смотрящими. Понимаешь? Он переломил кое-что в своей судьбе, обжег и закалил ее, и совершенно справедливо, что на общих основаниях уже не пойдет, останется тут, в Буфере.
– Тебе-то что до него? У тебя ведь своя команда, Антон был у меня.
– Да мне начхать на твоего Антона! Как ты не понимаешь, что тут может возникнуть прецедент! – В Людовике заговорил тот самый расчетливый аналитик, схватывающий все на лету. Но аналитик отчего-то злился. – Антон наверняка вернется, дорожку сюда он вообще-то протоптал, такие обязательно потом идут по второму разу. Но дело в том, что на общих основаниях у него уже не прокатит, пойдет на повышение, такие уж тут особенности.
– И что?
– А то! Кто-то из нас может и недосмотреть, чем дело закончится. Или, что вероятней, нам просто перекроют всякую возможность вот так влиять на Игру. Больше не получится. И второго такого Антона ни ты, ни я уже не сотворим. А он тебе спасибо даже не сказал…
– Вернется – скажет! – хотел пошутить Мэл, но вышло отчего-то грустно.
Впрочем, все эти рассуждения оставались так, размышлениями над темой. И потому имели чисто теоретический характер. Потому что Игру, при любых раскладах, никто и никогда не отменит. Та существовала сама по себе. И у нее были на то причины – так существовать. Очень веские причины.
– Что они там, уснули в своем душе? – Людовик встал с ящика, нервный, дерганый и какой-то растрепанный, словно спал целый день, а теперь толком не знает, кого за это винить. Направился к одноэтажному зданию на отшибе, неприметному, с плоской крышей. Где-то дальше пристроилась и котельная, но ее уже видно не было.
Иногда Мэлу казалось, что они тут все вросли в пространство намертво, как мушки в янтарь. Вне времени, вне жизни, вне чего-либо значимого, потому что значение имела лишь Игра. И набранные в ней очки. Полторы тысячи вполне бы хватило, но они с Людовиком перестраховывались, следили за игроками в четыре глаза, иногда бросая косые взгляды и друг на друга. Играли и до двух тысяч, и до двух с половиной. Как правило, после этих двух с половиной и случались непредвиденные обстоятельства в виде огнемета и черных кукол на площадке. Издержки производства, потому что тысяча четыреста сорок очков давали гарантию, что Земля прошла очередной круг бытия, а игроков можно отпускать в душевую смыть с тела пот, грязь, усталость, а кому-то и копоть. Тысяча четыреста сорок очков давали гарантию, что большие каштаны у подъезда с жестяным козырьком будут расти и дальше под голубым небом со струями белых облаков, а не сгинут в каком-нибудь вселенском катаклизме. Вот так. Очки-минуты. Минуты-очки. Но лучше уж с запасом, мало ли?..
Мэл тоже поднялся, окинул взглядом игровую площадку. Снег тонким ровным слоем покрывал ее, словно белым лаком. Сверху немилосердно жгло, будто не свет, будто горячая вода из душа на голову. В который раз подумал, что надо бы бейсболку где-нибудь раздобыть, но мысль так и ушла, как ненужная, несвоевременная, – Наблюдателям бейсболка бы не понравилась, откуда-то он знал это точно. Еще он знал, что постоянство тут очень ценилось, никаких случайностей, никаких непредвиденностей и никакого совершенства. Разве что с игроками у них с Людовиком был выбор: кого оставить в Игре, кого туда, на общих основаниях, а кого и как Антона… Кстати, надо теперь вместо него такого же толкового найти, но это как раз не проблема.
Мэлу не хотелось представлять, что с этим парнем сейчас происходит. Свои очки-минуты он тут отработал с лихвой, был ему чем-то даже симпатичен, и, если честно, вот так, перед собой, – не думал Мэл, что Антон сумеет такое проделать в адском пламени огнемета. Точка бифуркации оказалась сметена этим пламенем, и он выиграл другую точку – точку возвращения в мир. Выиграл, когда пылающая рука забросила холодный оранжевый мяч точно в корзину. Впрочем, мячик вряд ли оставался холодным, Мэл видел и сгоревшую сетку, которая уже регенерировала, и неправильной формы мяч, который после стал таким же круглым и звонким. Только Антон исчез в пламени. Как выяснилось, совсем. Будто растворился в нем. Чтобы проявиться потом… Где? И каким проявиться? Или все-таки Людовик прав и они
