Феликс обошел розарий, присел на скамейку, разложил карту и прикинул кратчайший маршрут до ворот на холме. По всему выходило, что либо над ним шутил весь город, либо художница и не думала его разыгрывать. Оставалось надеяться, что она сидит у полосатой будки каждый день, а не оказалась там случайно.
Художница действительно сидела у полосатой будки и деловито смешивала оттенки красного на огромной деревянной палитре. Она явно пыталась добиться яркого, сочного цвета и результат ее явно не устраивал, потому что она все давила и давила на тюбик с кармином, постоянно подмешивая его к общему тону и озабоченно цокая языком.
Завидев Феликса, она замахала ему, как старому приятелю.
– Эй, Путешественник и Феликс!
– Здравствуй, – сказал Феликс, подойдя поближе. – Что ты делаешь?
– Пытаюсь подобрать цвет для винограда. Он должен быть красный, а не серо-буро-малиновое черт-те что.
– Я тут бродил по городу, – осторожно сказал Феликс. – И, знаешь, все предлагают либо брать так, либо назначают очень высокую цену. Даже слишком высокую. Вот как ты мне сказала, когда я спросил, сколько стоит вход, помнишь?
– Конечно, помню.
– Но почему еда и сувениры – за деньги, а вход – за кровь или волосы?
– Потому что сувениры – это просто сувениры. А за еду и ночлег как-то нечестно кровь требовать, правда? Но все настоящее имеет свою цену, и это – не деньги, иначе какое же оно настоящее.
– Значит, пока я за что-то не заплачу, оно не настоящее? – рассмеялся Феликс. – И город тоже?
– Ну, скажем так, настоящее – это настоящее. Настоящий город немножко отличается от просто города. – Она прищурилась и с удовольствием добавила: – Совсем немножко. Есть то, что есть, и есть то, что есть на самом деле. Чувствуешь разницу?
– Не очень, – признался Феликс.
– Ну, может, еще почувствуешь.
Феликс замялся.
– Слушай, а вот если бы я согласился заплатить за вход, то, ну, скажем, на что вот тебе моя кровь?
– Виноград покрашу, – ответила художница и мотнула головой в сторону густых плетей на стене. – Подмешаю к этому убожеству и покрашу наконец. Октябрь заканчивается, а он все зеленый.
Феликс вдруг разозлился.
– Я серьезно спрашиваю. Если бы я знал, что…
– Что твоя кровь пойдет в фонд страдающих детей Африки, то немедленно выдал бы мне два литра? – ехидно поинтересовалась художница. – Ты вот что. Если хочешь не спросить, а услышать какой-то конкретный ответ, ты меня, пожалуйста, предупреди. Так и говори: хочу знать, что моя жертва послужит благородным и гуманным целям. Я что-нибудь придумаю.
– И все равно покрасишь виноград? – рассмеялся Феликс.
– Как получится. Это ведь будет не совсем плата за вход. Ну то есть что-то и пойдет на дело, но большая часть пропадет на вранье. На вранье вообще много уходит, так что я стараюсь не врать по возможности.
Сзади послышался звон, и Феликс обернулся.
К левой арке подъехал трамвай. Художница тут же бросила палитру, вскочила на ноги и побежала к передней двери. Трамвай снова оглушительно зазвенел, и о чем привратница говорила с вожатым, Феликс не расслышал, да и не старался.
Он решительно направился к вагону и заглянул ему под колеса. Колеса стояли на рельсах. Феликс дошел до конца вагона, разбрасывая листву – под трамваем виднелась блестящая, накатанная колея. Она продолжалась еще какое-то время после вагона, а потом исчезала, сливаясь с узором на темной брусчатке. Узор изображал две стежки, выложенные белыми камнями, как раз по ширине рельсов, так что невозможно было различить, где кончается камень и начинается металл. Трамвай прозвенел еще раз, вздрогнул, закрыл двери и уехал в арку ворот. Порыв ветра взбил листву под ногами, сверху свалился целый ворох свежих золотых листьев, перемешался со старыми в маленьком вихре. Когда все улеглось, Феликс снова раскидал листья. Никаких рельсов не было, только мостовая из черных и белых каменных квадратиков. Феликс распрямился. Рядом, засунув руки в карманы короткой курточки, стояла художница.
– А с трамваев ты тоже берешь плату за вход? – спросил Феликс.
– Конечно, – ответила та. – Но у тебя этого нет.
Она с интересом посмотрела на него, а потом спросила:
– Что, ты все-таки за что-то заплатил? Хотя бы деньгами?
– А как ты определяешь?
– Ну, трамвай-то ты видел. И рельсы.
– А что, если бы не заплатил, то не увидел бы?
– Вряд ли.
Феликс помолчал, покачался с носка на пятку.
– Слушай, а вот если бы… если бы я отдал тебе при входе моего зверя? Что бы я увидел в городе?
– Годзиллу, – почему-то устало ответила художница.
– Я серьезно.
– Ах, серьезно. Ладно, серьезно. Скажи-ка мне, что за выставка в галереечке сразу у моста?
– Выставка? – задумался Феликс. – Что-то я там не помню никакой выставки.
– Ну, может, музей.
– А! Музей! Там какой-то лаз под башню, и большой плакат: «Музей истории пыток». И нарисовано что-то душераздирающее. Я не пошел, уж больно несерьезно все это выглядит. Как в луна-парке.
Художница отвернулась. Ее лицо совсем скрылось за завесой волос, как за рыжей тучей.
– Не буду я тебе говорить, что бы ты увидел, – сказала она через плечо. – Я не люблю брать зверей. Но не спросить не имею права. Раньше, бывало, и детей отдавали. Не отдал – и молодец. Проехали.
Феликс снова помолчал, потом пожал плечами, пробормотал «извини», – и пошел обратно в город. Небо затянуло тучами, в деревьях промчался ветер, и Феликс подумал, что лучше ему поторопиться, если он не хочет промокнуть.
Дождь нагнал его у замка, Феликс поспешно перебежал площадь и нырнул под какую-то арку. От арки уходила вниз улица-лестница с массивными перилами ровно по середине. Феликс огляделся в поисках кафе, но, увидев вывеску книжного магазина, свернул к нему.
Магазин оказался самый обычный – пирамидка новинок, стеллажи с книгами на всех языках мира, словари, альбомы. На полке с видовыми книжками и путеводителями Феликс нашел небольшой сборник: «Двадцать две легенды Города». Содержание обещало истории об алхимиках, рыцарях и котах-оборотнях, но никаких сведений о цене не стояло ни на задней стороне обложки, ни внутри. Феликс взял книгу и подошел к кассе.
За кассой сидел молодой человек в футболке с названием магазина. Он читал журнал, полный ярких фото последних новинок авторынка.
– Вот, – сказал Феликс, показывая книгу.
– Пожалуйста, – кивнул продавец, не отрываясь от журнала.
– Я хочу ее купить, – сказал Феликс с нажимом на слове «купить».
Молодой человек поднял голову.
– Ее цена – ваш сегодняшний сон, – предупредил он. – Или берите так.
Феликс растерялся.
– Но я не помню свой сегодняшний сон, – сказал он.
И тут же понял, что хорошо помнит.
Он стоял на самом верху башни с часами, перед ним расстилалось море черепичных крыш с
