– Ну, значит, всё в норме, – констатировал Соло, и кружащаяся Марго с хохотом рухнула ему на руки. – Стой, не падай.
Ладони у него были тёплые, и он ловко придал ей вертикальное положение. Марго покосилась на Лару и вдруг застеснялась.
– А я шампанское принесла… Вот.
– Замечательно! – ответила Лара. – А у нас есть сыр и папайя.
Шампанское пили в зале, и бледное осеннее солнце так же кипело, вспыхивало и переливалось через край. Сверкали хрусталики на люстре, золотом горели книжные корешки, блестели навощённые листья на подоконнике, кружилась в своём вечном хороводе весёлая живность в вирт-эволюшне, и мелькали отражения рыбок и змеек в высоких бокалах. Каждый миг был полон смысла.
– За тебя, Маргаритка!
– Соло, за вас и Лару!
Пол-бокала ещё добавили радости, хотя, казалось, уже некуда.
– Соло, я сейчас подумала – какие же стихи вы сами пишете? Я имею в виду, по-настоящему, а не в буриме? Вы, наверное…
И что-то оборвалось, только слышно, как оседает пена от шампанского.
Соло коротко хохотнул, будто закашлялся. И сказал очень мягко:
– Я, Маргаритка, стихов не пишу. Совсем. Не пишутся у меня.
Не верю, хотела сказать Марго и даже рот открыла. Но тут же поняла, что верит. Что это правда.
– После армии, Марго, – так же мягко сказала Лара. – После армии – не пишет. Раньше-то писал.
Рогатые рыбы, колючие шары, змеи с плавниками неслись друг за другом в черноте под стеклом. В маленькой лужице лопались пузырьки.
– На самом деле это замечательная история, – спокойно и с улыбкой заговорил Соло. – Как-нибудь, но лучше не прямо сейчас, посмотри в Энциклопедии так называемый Брянский инцидент. Ошибочный запуск по несуществующей цели… ну неважно. А важно то, что главным героем этого инцидента был твой покорный слуга. Тогда молодой и на вид безвредный. Шуму было… Собственно, этот инцидент и создал… прецедент. С тех пор такие, как мы с тобой, почему-то считаются негодными к вычислительной службе. А до того пытались как-то скорректировать, чтобы нам было проще выполнять гражданский долг. Никакого вреда нам от этого не было – то есть ничего такого, что поддавалось бы диагностике. А стихи… стихи такая штука, которую к медицинской карте не подошьёшь.
– Соло… я…
– Ой. Ну ты что? Стихи – не единственный способ, знаешь ли.
– Хватит ужасы рассказывать девушке. Давай-ка ещё по одной?
– Да, – сказала Марго. – Давайте.
* * *Она плохо помнила, как забрела в кофейню. Перед ней поставили белую чашечку с чёрным эликсиром, и шампанское наконец перестало щипать в носу, отступило от глаз.
Марго вынула эском, быстро набрала несколько слов. Отправила. Посмотрела немного на экранчик и принялась размешивать сахар. Проклятье, губы всё равно расползаются в стороны, как у маленькой, и подбородок дрожит… Хорошо, что я написала ему. Но он же всё равно не ответит, ну и что?
Кофе оставалось на четверть глотка, когда эском звякнул. Письмо. Наверняка ерунда какая-нибудь, реклама…
50/09/29. Solo. Письмо пустое! Нет: с музыкальной прицепкой. Марго сунула в ухо банан и кликнула на квадратик с нотой.
Гитара и скрипка… и голос:
…А наши дети – о, наши дети! —Больших протекций иметь не надо,Чтобы занять в мировом балете таких мартышек, как наши чада.Они послушны тому же звуку,Они умеют поставить ногу,Расправить корпус, направить руку, они танцуют – и слава Богу!..И всё, конец фрагмента. «Перезапустить?» Нет.
Цитата должна быть ясна с первого раза.
«Расслышать бурю за плясом дробным не доведётся ни нам, ни детям». Но ведь можно всё слышать и делать вид, что не слышишь, и продолжать танец, потому что так нужно. Чтобы встретиться потом.
Она вытащила из кармана клавиатуру, расправила её на столике, подключила и открыла предпоследний файл.
Кленовый лист неторопливо падал в колодец двора, словно вычерчивал вертикальную строку японского стихотворения. Человек за окном…
Речь
Генри Лайон Олди
Скидка на талант
Рассказ
– Простите, ради бога, вы не хотите продать душу? А купить? Жаль. Я бы мог со скидкой…
Нет, нет, ничего, я уже ухожу. Ухожу, унося в памяти честный и прямой ответ на честный и прямой вопрос. Это такая редкость в наши дни, битком набитые гнусными намёками на душевное равновесие, на посещение психоаналитиков… Не считая, разумеется, вульгарностей, достойных притона, но никак не светской беседы, а также попыток нанесения телесных повреждений разной степени. Ужасный век, ужасные сердца…
Вы знаете, ваше иронически-легкомысленное «Ламца-дрица-оп-ца-ца» разительно контрастирует с умным взглядом серо-голубых глаз из-под бифокальных очков в дорогой оправе. Я не слишком многословен?.. И отодвиньте ваш бокал, я вполне кредитоспособен. Кто протянул руку? Я протянул руку? Вполне возможно, но уж никак не за вашим бокалом, кстати, полупустым, а желая исключительно представиться…
Очень приятно. Лео Стоковски. Увы, не однофамилец. Только сидите, сидите, а то у вас загорелись уши, и сквозь резко поглупевшие серо-голубые глаза видна задняя стенка черепа с сакраментальным «Мене, текел, фарес». И даже если две полки в вашем кабинете блестят дерматиновыми корешками с моим именем, то это отнюдь не повод заливать бар сиропом любезностей. Ещё пять минут назад вы колебались, не дать ли назойливому пьянчужке по интеллигентной морде, а теперь… Не спорьте со мной, наверняка колебались. Я бы на вашем месте обязательно дал. Не колеблясь.
Знаете что?! Держите чек на двойную стоимость вашей – то есть моей макулатуры – затем мы добавляем по коктейлю и идём жечь мой – то есть ваш – шуршащий хлам. У меня в машине лежит канистра отличного бензина. Не хотите? Тогда добавляю чек и на стоимость полок! Как отказываетесь? О боже, – категорически!.. Крайне трудное слово для употребления в барах… В чём-в чём, а уж в этом-то я знаю толк – и в словах, и в барах! Что ж вы за личность такая – честная, но несговорчивая – всё-то вы не хотите, что ни предлагай…
Бармен! Две рюмки текилы! Графоман Стоковски угощает искреннего человека! Ошибаетесь, дорогой мой, мы не будем пить за мой архивыдающийся талант. Вы же не предлагаете выпить за здоровье моего покойного дедушки? Что в принципе равносильно… Господи, да усопший старикан не то что индейцев, он и индейки под Рождество в глаза не видывал, – по причине глаз, залитых дешёвым джином! А всё чертовы рецензенты!.. Они, видите ли, лучше меня знают читательские интересы… И для того чтобы зажравшийся обыватель выложил монету, они – в своей липовой биографии! – вынуждают тихого старика Вацлава Стоковски карабкаться на мустанга и трясти задом в поисках несуществующей династии Юлеле-Квумба, где будущая моя бабка вышивает свадебный вампум герою её снов!.. Бармен!
Все ваши возражения можете засунуть себе в задний карман! Виноват, я совсем не хотел обидеть столь отзывчивого собутыльника – то есть собеседника! – но беллетрист Стоковски не один год протирал штаны в кресле редактора-составителя… Да, да, во вшивом
