На этом этапе я с лёгким сердцем могла бы завершить работу, так как сделала всё, что от меня требовалось. В этом уравнении слишком много неизвестных: и знаки, и принцип письма, и, соответственно, сам язык, от которого можно было бы отталкиваться. Впрочем, эта загадочность сама по себе частично нечто проясняла, равно как то, что симметричность надписей тоже оказалась мнимой. А главное – передо мной лежали снимки едва ли не самой загадочной вещи из виденных мною за три десятилетия, а до возвращения Фёдора оставалось ещё два месяца, и ничто не мешало мне попробовать…
Итак, допустим, что ловкому господину Теодору, а затем и мне повезло невероятно, и это древний, никому не известный текст. Не принадлежащий культуре с уже изученной письменностью. Сами знаки были похожи не на пиктограммы, а на абстрактные символы. Сорок два знака. Это могли быть и слоги, и буквы. И что-то знакомое увидела я в их начертании…
Несколько дней и даже ночей нечто скользило по лабиринту памяти. Но потом я поняла – эти знаки были похожи на упрощённые пиктограммы Древнего Египта и Шумера. Но упрощённые совсем не в той манере, которая была до сих пор известна.
Некоторые знаки вообще не имели соответствия.
Странно, что это – смесь египетских и шумерских символов. Обычно заимствуется какая-то одна письменность. Потом я заметила, наконец, – и обругала себя за тупоумие, – что похожи и на шумерскую, и на египетскую пиктограммы одни и те же знаки. А учёный мир давно решил, что конкретно эти пиктограммы и в шумерском, и в египетском варианте обозначали схожие звуки.
Дело сдвинулось с мёртвой точки, можно радоваться! Но мне всё ещё казалось, что это больше похоже на совпадение. И вот, когда я обнаружила схожесть крито-микенских знаков, обозначающих уже «прочтённые» звуки, с соответствующими шумерскими и египетскими, то почувствовала: это меньше похоже на случайность.
Окончательно в существующей закономерности убедило то, что среди критских иероглифов нашлись соответствия тем знакам на «дубль-бабе», которые до сих пор оставались неопределёнными. Это были гласные.
Следующий месяц пролетел, как одни сутки. Сон, компьютер, какая-то еда и какие-то досадные мелочи вроде ЖЭКа и выборов, компьютер и чуть-чуть сон…
Трудно описать моё воодушевление, когда я получила первые корни. И через три недели дешифровки я получила не только примерно разделённый на слова текст, но и более или менее внятный перевод.
3
Женщина первой подошла к зеркалу, исполненная тревожного предчувствия, и заглянула в овальное окно. Мужчина со странно уплощённым лицом, будто стянутым невидимой повязкой, смотрел на неё со странным выражением – будто чего-то подобного ждал, но с тоской и болью. А за спиной у него угадывалась как-то совсем не так обставленная комната со светящимся окном, а чуть сбоку, в простенке, висело изображение незнакомого мрачного города. Большая надпись виднелась лишь частично, женщина-лингвист смогла прочесть только четыре буквы незнакомых начертаний: «…грак».
С тоской и болью ожидания непрошеного мужчина подошёл к зеркалу и заглянул в светлый прямоугольный проём. Густоволосая женщина с неестественно крупными чертами лица и развитой грудью со странным выражением смотрела на него – будто предчувствовала нечто тревожное. За спиной её синело окно, и в нём вырисовывались контуры огромных угловатых зданий. А в простенке, чуть сбоку, поблёскивал глянцем плакат с видом ненатурально светлого дворца, увенчанного шпилем. Незнакомые начертания букв большой надписи виднелись только частично. И всё же мужчина сумел угадать крайние три: «авк».
«Неужели это навсегда? – только и подумала женщина, вовсе не пытаясь проанализировать произошедшее. – Но я не хочу быть… Таким».
«Такой быть? Не хочу, – решительно подумал мужчина. – Посмотреть забавно, а вот навсегда – ни за что. Но нет, не может быть, чтобы часть некоего действа – не полная и наверняка не совсем верная, – приводила к таким последствиям».
«Нет, я просто вижу того, кто прочёл надпись на реверсе или аверсе, ну, на противоположной стороне „дубль-бабы“, – успокаиваясь, подумала женщина. – Как странно, что это произошло одновременно. А он меня видит?»
«Мы приближались с двух сторон, каждый из своих миров, – успокаиваясь, подумал мужчина. – Но не может такого быть, чтобы вибрации воздуха вызвали перемещение во плоти».
«Это просто иллюзия, – сказала себе женщина, медленно-медленно отступая в глубь комнаты. – Я разбудила зеркало, но осталась прежней. И когда закрою глаза, всё исчезнет. Интересную штуковину ты откопал, Фёдор Иванович…»
«Фадэ наткнулся на развилку меж мирами, – отступая медленно от зеркала, трезво решил учёный. – Мы подошли так близко друг к другу, что смогли увидеть – но это лишь миг, и он закончится, стоит лишь отвернуться от зеркала».
Уже не зная этого, не видя больше друг друга, мужчина и женщина одновременно отвернулись от зеркал и подошли к окнам – конечно же, каждый в своём мире.
Он отключил подсветку и долго вглядывался в коричневый полусумрак, окутывающий кубы и пирамиды зданий вокруг главного путепровода. Она приоткрыла фрамугу и, опираясь на подоконник, всматривалась в голубоватую дымку, скользящую между башнями и параллелепипедами проспекта.
Синхронизация отступала всё дальше и дальше, и они думали уже совсем несхожими словами и образами, но в общем-то об одном и том же. Что хитрый деляга, получив расшифровку, непременно захочет «вкусить высоких чувств», прежде чем продаст артефакт. И прочтёт заклинание, возложив руку на каменное чело.
И окажется в иномирье, и не мысленно на считаные секунды, а во плоти и навсегда.
Генри Лайон Олди
Пять минут взаймы
Рассказ
В пути я занемог.И всё бежит, кружит мой сонПо выжженным полям…БасёЯ познакомился с покойным Ильёй Аркадьевичем на последнем заседании городского клуба фантастов. Там как раз бурлил апофеоз побиения камнями очередного наивного автора, только что отчитавшегося и теперь, с тихой улыбкой мазохиста, внимавшего критике. Когда новый прокурор стал протискиваться к трибуне, я, пользуясь случаем, стрельнул у него сигарету и направился к выходу. Вообще-то я не курю, но это был единственный уважительный повод дождаться раздачи дефицитных книг на лестничной площадке, а не в зале судилища.
Обнаруженный мною на ступеньках человек пенсионных лет держал в руках незажжённую «Приму» и явно не собирался доставать спички.
– Я так понимаю, что вы тоже не курите, – улыбаясь, сказал он, и через пять минут беседы я не перешёл с собеседником на «ты» лишь по причине разницы в возрасте.
Илья Аркадьевич оказался милейшей личностью, а также владельцем прекрасной библиотеки, старавшимся не обсуждать книги, а читать их. В этом наши интересы полностью совпадали. Ещё через два часа я шёл к своему новоиспечённому знакомому пить чай, локтем прижимая к боку честно заработанные тома.
Библиотека Ильи Аркадьевича превзошла мои самые смелые ожидания. Я с головой зарылся в шелестящие
