– О, Эдик будет доволен! – отозвался композитор. – Он говорит, что даже видел нечто подобное в раннем детстве. Всю жизнь хотел про это написать! А теперь его детские фантазии аж до экрана добрались. Алло! Алло? Саша, ты ещё тут?
Александр Павлович стоял с телефонным аппаратом в руках и глядел куда-то в сторону. Губы его искривила горькая усмешка.
– Надо же, – проговорил он. – Забыл. Совсем забыл…
– Что ты там забыл? – снова заквакал в трубке голос композитора. – Куплет не дописал?
Поэт провёл рукой по лбу:
– Ничего, тебе послышалось. Так ты позвонишь Эдику?
– Позвоню, не переживай. Саша, это будет отличный мультик!
– Не сомневаюсь…
– Ещё бы! Ну, будь здоров, неуклюж! Встретимся на студии.
Из трубки донеслись короткие гудки. Поэт встал, подошёл к залитому дождём окну и выглянул наружу. Двор тонул в мокрой круговерти, превратившись в подобие неряшливой размытой акварели. В огромных лужах возникали и лопались пузыри, доказывающие, что дождь зарядил надолго. Александр Павлович смотрел на мутные, коричневатые потоки воды, заливающие асфальт, и пытался пробудить в себе детские воспоминания.
Нет, бесполезно, думал он. Я даже не помню, как они выглядят. Не помню, сколько их было, откуда они появились, куда ушли… Да и не привиделось ли мне? Вполне вероятно. Какие-то смутные ассоциации, образы, реалистичный сон – и ложное воспоминание готово. Так или иначе, но многие дети, услышав песенку, зададут взрослым один и тот же вопрос.
Кто такие неуклюжи?
И не получат ответа. Потому что взрослые их не видят.
Поэт вздохнул и снова сел за пишущую машинку. Что ж, подумалось ему, зато стишок получился запоминающийся. А про семью неуклюж он ещё обязательно напишет!
И в комнате вновь застрекотал машинописный пулемёт.
Внизу, во дворе, от мокрого ствола дерева отделилась корявая, кривобокая фигура. Сильно припадая на левую ногу, она подковыляла к дому и подняла зубастую морду, всматриваясь в окна. Но там никого не было видно. Существо тяжело вздохнуло, повернулось и захромало вон из двора. На улице оно присоединилось к длинной веренице фантастических созданий, с мрачным упорством бежавших по лужам неизвестно куда, и вместе с ними устремилось прочь.
Топоча, спотыкаясь, налетая на фонарные столбы, еле уворачиваясь от случайных пешеходов, неуклюжи промчались по дороге и растворились в сплошной дождевой пелене…
Сергей Пальцун
Два байта
Рассказ
Сева по прозвищу Царь был человеком увлекающимся. Настолько, что люди, сталкивающиеся с ним впервые, частенько пугались пылающего в Севиных глазах энтузиазма, принимая его за одержимость, а терминологически подкованные – за мономанию. Один лирик даже пошутил, что, родись Царь лет на двадцать раньше, главного героя песни Высоцкого «Наш Федя с детства связан был с землёю» точно звали бы Севой. И все они: и пугающиеся, и шутник, были не правы. Во-первых, Сева никогда не интересовался археологией, и, во-вторых, ни одно увлечение, которым он действительно предавался со всей возможной страстью, не длилось достаточно долго, чтобы сойти за приличную манию. За исключением разве что альпинизма, которым Царь занимался лет пять, да и то, наверно, лишь потому, что в горы мог ходить только летом.
Одно время родители пытались приучить Севу к постоянству. Но скорость, с которой канули в Лету опасные увлечения химией и метательным оружием, примирила их с донжуанской переменчивостью сына. Тем более что благодаря способности схватывать всё на лету и неотразимому обаянию, на Севиной школьной успеваемости она никак не отражалась. Единственное, что продолжало беспокоить родителей, это поступление в институт. Стоило Севе в год поступления увлечься философией или древней историей, как его жизненные перспективы становились туманными и неутешительными. Но и здесь всё сложилось как нельзя лучше: сразу после окончания школы Царь увлёкся Станиславом Лемом и без труда прошёл в политехнический на вычислительную технику. Куда я, между прочим, давно его звал.
Исчерпав… Именно это слово Сева обычно употреблял, объясняя утрату интереса к очередному увлечению. Например, когда я помогал ему тащить на встречу с покупателями пару рюкзаков ненужного больше альпинистского снаряжения, и поинтересовался, не жаль ли ему расставаться с горами, Царь ответил: «Нет. Эта тема себя исчерпала. Я теперь точно знаю, что если буду продолжать, то лет через шесть смогу взойти на Эверест. И мне этого вполне достаточно». Так вот, исчерпав за первый курс увлечения портвейном, преферансом и тетрисом, Сева начал всё чаще поглядывать на симпатичных однокурсниц, но тут я подбросил ему «Волшебника Земноморья». Каюсь, как и в случае с «Кибериадой», не без задней мысли – мне хотелось иметь собеседника, с которым можно обсудить прочитанное.
Результат, однако, оказался не совсем ожидаемым. Ни персонажи, ни мир Земноморья Севу особо не тронули, но вот Истинная Речь заинтересовала настолько, что Царь захотел её изучить. На мои робкие возражения, что Истинная Речь не более чем художественный вымысел, Сева отвечал:
– Не скажи, Томми. Всякий вымысел основан на чём-то реальном. Мы просто не можем придумать ничего такого, что в той или иной форме не существовало бы в окружающем мире. Все эти кентавры, грифоны и прочие химеры – всего лишь компиляции известных животных. А тот же автомобиль – телега, к которой вместо лошади прицепили мельницу.
Так и с Истинной Речью. Взгляни хотя бы на программы. Сколько ни пиши в командной строке «NortonCommander» или «ChiWriter», толку не будет. А набери Истинное Имя «nc.exe» или «cw.exe», и программа тут же откликнется, и начнёт на тебя работать. Почему бы не предположить, что до появления программ этот принцип уже существовал? Вспомни хотя бы бабу Настю. Как она боится чёрта поминать, потому что он может появиться. А ведь в старину демонов вызывали. И вызывали, используя их Истинные Имена. Между прочим, не потому ли нашим предкам удалось выбить всех мамонтов, что они знали Истинное Имя мамонта? Ведь слоны и сейчас себя неплохо чувствуют…
В общем, Севой овладело очередное увлечение и спорить с ним было бесполезно, пока оно себя не исчерпает. А наступить это, по моим прикидкам, должно было достаточно быстро. Я никогда не слышал, чтобы кому-то удалось, сказав слово, заставить служить себе хотя бы муравья, а Царь никогда не увлекался бессмысленными вещами дольше чем два месяца.
Эти два месяца я провёл на институтской турбазе, подрабатывая уборщиком территории. Вернувшись к сентябрю в город, узнал, что Сева бросил институт и поступил в какое-то религиозное учебное заведение. Это было странно, потому что повышенной, да и просто заметной невооружённым глазом религиозностью он никогда не отличался. Очередное увлечение – решил я, и оказался не прав. Увлечение было тем же, просто в заведении изучали старогреческий, латынь и староеврейский, и Царь полагал, что изучение древних и мёртвых языков приблизит его к овладению Истинной Речью.
Той осенью мне было не до Севы.
