Из имущества после конфискации у меня осталась нетронутой только одежда. Остальное методично отметали, даже заказ в Гильдии сняли, забрав жемчуг. Сердце стиснуло, когда увидел своего верного боевого товарища – «ПЯ», с которым мы прошли огонь и воду, в руках конвоира. Такая буря чувств – звериная ярость, помноженная на глухую тоску, тоску безнадежную, будто потерял друга, не охватывала меня даже тогда, когда я узнал об измене Светки.
Планшет с картами оставили, в нем, в потайном кармашке, отыскался плоский ключ.
– Интересно, что у свежака делает ключ от банковской ячейки в Монако? – задумчиво пробасил один из конвоиров.
– Этот «свежак», как ты говоришь, – вступил в беседу второй, – успел угробить немало муров в рейде с Гранитом, и тот за него лично поручился, еще он крестник Третьяка. Трофей, скорее всего. Ковбой опять же на суд явился. Ты вообще слышал про такое хоть раз?
– Нет, но если Гранит подписался, надо ему хоть что-то оставить, – заявил третий, именно он и командовал парадом, носясь с актом приема-передачи.
– Оставь «ярыгина», – не стал я предаваться ложной скромности и ткнул пальцем в пистолет, для лучшего понимания, что имею в виду. – Память. Жизнь не раз спас. Он со мной провалился в Улей.
– Нет, огнестрел не могу. Мужик, пойми правильно, проверять будут, вопросы начнут задавать. А из-за тебя мне проблемы не нужны, будь ты хоть крестником самого Ковбоя. Раз «память» и вдруг выживешь, маякну насчет этого ствола Третьяку или Каштану.
– Спасибо, – кивнул я. Лучше так, чем никак.
– Ключ не забираем?
– А на кой он? Смысл? Да, на предъявителя ключа обычно ячейка оформляется, но черт его знает… И еще, ты готов замараться? Потом ведь в Острог не пустят… Нет. Бесполезен он.
Оставили мне только ресовский нож. Смола, так называли заведовавшего реквизицией, научил, как ребенка: «Говори, зарядов мало, поэтому не забрали», а это пусть и высокотехнологичный, но «холодняк». Словно в насмешку, оставили всю имеющуюся литературу, начиная от руководства к бронекостюму и заканчивая сводом законов.
– Читать будешь, просвещаться, – усмехаясь, пошутил конвоир. – Советую на законы Острога обратить внимание, чтобы не влипнуть еще раз.
А дальше ожидание. Часа в четыре утра в камеру вошли, надели наручники и…
Нет, в таком дерьме жить нельзя. У нас еще в суворовском среди преподавательского состава ходили бессмертные слова: «Убирать грязь не стыдно, стыдно в грязи жить». Приписывали это какому-то молодому советскому лейтенанту из дворянского рода. В дальнейшем я слышал данную историю во множестве интерпретаций, впрочем, неизменными были две детали – загаженный общественный туалет и представитель древнего рода, зато часто менялась его профессия, а вместе с ней и декорации. Начиная от раскопок где-то в пустыне и заканчивая арктическими далями. Сам аристократ был и геологом, и лейтенантом, и полярником, и сварщиком. Но посыл истории, на мой взгляд, был абсолютно верным.
Чёрта и человека отличает немногое. Главное, это то, что первый категорически не хочет следить за собой и за окружающим пространством, оправдывая все тяжелыми обстоятельствами. В тюрьме такие сначала перестают чистить зубы, потом умываться и в итоге превращаются в презираемую всеми касту. Поэтому, может, мне и осталось жить всего ничего. Но жить я буду так, как захочу, не мирясь с окружающей действительностью, а меняя ее под себя даже в мелочах.
Торговая точка в форпосте присутствовала, но нам сразу объяснили: в кредит здесь никто ничего продавать не будет. Так как наша жизнь подобна спичке. Подожгли, прогорела, погасла. И затушить ее могли в любой момент.
Где должно быть обычное ведро? Правильно – в уборной. Оно там и нашлось, эмалированное с инвентарным номером. Ничуть не смущаясь, взял емкость, набрал горячей воды. Посмотрел кругом. Нет, чистящих средств не имелось. Плохо. Но и просто убрать тот срач – тоже хлеб.
– Куда ведро потащил?! – раздался недовольный окрик сзади. – А ну верни на место!
Вот ни позже ни раньше нарисовался уборщик, среднего роста усатый мужик лет сорока пяти на вид.
– Заселили в сорок вторую. Убирать надо.
– Штрафник, что ли?
Я кивнул.
– На место потом поставишь! – не стал препятствовать мужик. – И чем ты мыть-то собрался?
В итоге он выдал мне тряпку, порошок, чистящее средство, вручил и здоровенные мешки под мусор, показав, куда их выносить. Душевный дядька, растрогала его моя любовь к чистоте.
За оставшееся время до рейда успел только собрать в мешки хлам. Вышло шесть штук. И как можно загадить такое небольшое помещение? Ничего ценного не обнаружил. Нигде и никуда не закатился жемчуг, да что жемчуг, споран бы, споран…
Сдвинув кровать, с которой в мешки отправился даже матрас, обнаружил за ней ржавую алебарду – средневековая хренотень с древком около полутора метров. Небольшой топор с широким лезвием, совмещенный с длинным копейным острием, на обухе стальной крюк. И кучу грязных носков, какую-то одежду.
Чуть-чуть разгреб основное, но предстояло еще отмывать и отмывать.
– Эй, чистюля, давай на выход! – раздался голос Дрона.
– Слышь ты, базар фильтруй на выходе, уяснил? – Я пристально посмотрел ему в глаза. Полез бы он в бутылку, сломал бы здесь и сейчас. И плевать на все.
– Да понял я, понял, так бы и сказал, что шуток не любишь, – поднял тот руки в жесте «сдаюсь», а взгляд оценивающий, холодный, и веселье его слетело. Почувствовал, гнида, что я готов убивать.
Глава 2
Дела наши скорбные
Наш непосредственный командир Герда со своим прототипом, девочкой из сказки Андерсена, наворотившей тех еще дел, пусть и спасая любимого мальчика, соотносилась слабо. Скорее, если рассматривать табель о рангах, – она Снежная королева, но больше всего женщина походила на одноименную немецкую овчарку моего соседа. Поджарую зубастую породистую суку Герду, чей бардак в голове был загадкой даже для хозяина. И взгляд такой же: непонятно, рассматривала она тебя с желанием вцепиться в горло или ей хотелось ласки.
Нас, всех новичков, построили возле «Урала», прошедшего стандартную для Улья модернизацию. Кунг во весь кузов усилен стальными листами, обварен уголками и трубами, прорези узких бойниц. Все покрашено в серо-зеленый цвет. Выбивалось из общей камуфлированной целесообразности изображение огромного черного паука с красными пятнами на спине, а ниже было выведено «Black Widow». Надо же, «Черная вдова».
Пришлось задавить усмешку. Ребячеством это попахивало, точнее, несло от таких вывертов жидкой детской неожиданностью. С другой стороны, человек всегда стремился провести черту и желательно как можно четче обозначить грань между «нами» и
