– О чем ты говоришь? Я никуда не ушла! Я люблю тебя!
– Ты врешь! Ты меня не любишь! И никогда не любила!
Я поднимаюсь с пола и встаю перед ним. Мне потребовалось много мужества, чтобы сделать это, чтобы без дрожи посмотреть прямо ему в лицо. Его грудь тяжело вздымается, а сам Коннор смотрит на меня с такой злобой, что я вижу в нем его отца. Он таится в закоулках его сознания и отражается в глазах.
– Кто ты? Я тебя не узнаю, – говорю я.
Он придвигается ближе и четко и внятно произносит:
– Пошла ты.
У меня звенит в ушах, точно гудок товарного поезда, заглушая те два слова, которые Коннор с такой легкостью произнес. Комната начинает вращаться, но мое внимание приковано лишь к губам Коннора; не понимаю, как эти слова могли слететь с них. Неужели он мог сказать их мне? Как я вообще могла целовать эти губы?
– Прошу, просто успокойся, ладно?
– Успокоиться? Хочешь, чтобы я успокоился, черт подери? – Он пинает ближайшую коробку, и раздается звон разбитого стекла. Интересно, что именно разбилось: красивая рамка с нашей фотографией или, может, маленький стеклянный котенок, которого он подарил мне на третьем свидании?
– Послушай, я пойду прогуляюсь, хорошо? Ты пока остынь, а после мы это обсудим…
Я открываю дверь, но следом подходит Коннор и с такой силой захлопывает ее, что аж стены дрожат.
– Я с тобой еще не закончил!
Я подскакиваю от его грозного, оглушительного рева. С распахнутым ртом смотрю на Коннора, и глаза наполняются слезами. Кто он? Что он творит? Я знала, что его расстроит наша с Блейком встреча, но он никогда не был таким злым со мной. Конечно, у него есть проблемы с управлением гнева, но он обещал… он клялся, что не будет отыгрываться на мне.
Развернувшись, Коннор кулаком бьет в стену, и на идеальном свежевыкрашенном гипсокартоне появляются большие круглые дыры.
Когда-то он пообещал, что не будет так со мной обращаться. Не могу поверить, что повелась на это.
Я в ужасе, нет сил стоять. Сползаю на пол, сворачиваюсь калачикам и утыкаюсь лицом в пахнущий шампунем коврик.
И начинаю плакать. Слезы льются ручьем, и я не могу их остановить. Коннор затихает, когда слышит всхлипы.
Не знаю, что он делает, я не смотрю на него, но чувствую где-то рядом.
А потом Коннор подходит и прижимает меня к себе той самой рукой, которой недавно был готов наносить удары. Он заключает меня в объятия, но желания ответить тем же не возникает.
– Извини, сам не знаю, что творю. Мне очень жаль.
Я лишь громче рыдаю. Ненавижу, когда он такой.
Я безумно его люблю.
Но иногда я его ненавижу.
30 августа
Один год
Его шаги на ступеньках становятся все громче и громче, я панически отодвигаюсь назад, пока не упираюсь в кровать. Понимаю, что деваться некуда, и прислушиваюсь.
Он дергает за ручку, но дверь не поддается.
Достает из кармана ключи. Несмотря на шум дождя, я слышу, как они бренчат и звенят, пока он вставляет их в замок.
В ожидании прислоняюсь к кровати. Знает ли Коннор, что я еще здесь? Может, он решил, что я закрыла квартиру и ушла.
И все же какая-то часть меня отчаянно желает, чтобы дверь открылась, он подбежал ко мне, заключил в объятия и заставил боль исчезнуть. Он мне нужен. Я хочу спрятать лицо у него на груди, заплакать и позволить ему стереть мои слезы.
Коннор отпирает замок, ручка поворачивается, но дверь не открывается. Он прекращает свои попытки и стоит в тишине – наверняка догадался, что я закрылась на засов.
– Энн?
Я могу определить его настроение по тому, как он произносит мое имя. Гнев уже ушел, растворился так же быстро, как и появился.
– Любимая? – неуверенно зовет Коннор.
Он больше не имеет право называть меня любимой. И то, что он позволил себе это, вызывает во мне чувства злобы и горечи.
– Дорогая, я знаю, что ты там. Здесь твоя машина.
Черт.
– Энн, прости меня. Я сам не понимал, что делаю. – Его голос дрожит, как у ребенка. Он знает, что зашел слишком далеко. Всего час назад он выглядел таким грозным, а теперь разговаривает как маленький.
Я подтягиваю колени к груди, опускаюсь на них лбом и начинаю напевать себе под нос.
Я не могу встать и открыть дверь.
Не могу.
Тогда почему мне так сильно этого хочется? Почему я поступаю так из раза в раз?
Я больше не чувствую себя равной ему. Я – его половой коврик, его груша для битья.
Это произошло постепенно, шаг за шагом. Я не могу назвать точной даты, когда все так изменилось, потому что это случилось не в один момент.
Сколько бы я ни оглядывалась назад, сколько бы ни пыталась понять. Нет никаких «до» и «после». Есть только год принятых решений.
И вот я здесь, сижу на полу, боясь открыть дверь человеку, которого люблю больше всех на свете.
Возможно, если я буду и дальше его игнорировать, он уйдет, и мне не придется делать выбор.
Может, я просто останусь здесь навечно.
10 марта
6 месяцев, 10 дней
Уже поздно, но нам не спится.
Мы лежим бок о бок в кровати, переплетя пальцы рук. В новой квартире Коннора холодно, но, чтобы отрегулировать отопление, нужно вылезти из нашего теплого гнездышка. Делать этого совершенно не хочется, поэтому мы лишь теснее прижимаемся друг к другу, закутавшись в одеяло по нос.
– Однажды я заработаю столько денег, что смогу оставлять отопление включенным на всю ночь. Ты будешь вылезать из кровати, когда захочешь, и не мерзнуть, – произносит он.
Я ухмыляюсь.
– А ты сделаешь ту штуку с подогревом пола – когда древесина нагревается, и можно ходить босиком?
– Ага. И куплю большой дом. Такой большой, что ты сможешь уйти на другую половину, если я начну действовать тебе на нервы.
Игриво толкаю его плечом. Я знаю, что он шутит. Коннор никогда не действует мне на нервы.
– А как насчет отпуска? Я хочу поехать в Европу.
– Обязательно. Мы проведем там три месяца и побываем в каждой стране. Поднимемся на Эйфелеву башню и прокатимся по каналам Венеции. Тебе не захочется возвращаться.
Я улыбаюсь, представляя эту картинку. Однажды наша жизнь действительно станет такой. Мы со всем разберемся и забудем о беспокойных временах.
Все будет идеально.
– Что ты во мне любишь? – спрашиваю я. Сегодня мне хочется нежных слов, чтобы смаковать это воспоминание, держать его при себе, пока приходится преодолевать трудности.
– Все, – повернувшись, отвечает Коннор, и целует меня в нос. – Твою улыбку.
