Я смеюсь и снова игриво толкаю его плечом.
– И ты умная. Ты ведь собираешься поступать в колледж, да? Я никогда ничего такого даже не планировал, а для тебя это само собой разумеющееся.
Я открываю рот, чтобы возразить, но тут же его закрываю.
Я забыла обо всех крайних сроках подачи заявок и пока ничего ему не сказала. Нет, это ложь. Я не совсем забыла. Я просто так сосредоточилась на Конноре, что учеба отошла на второй план. Какой смысл подавать документы, когда мне ненавистна сама мысль о том, что придется его оставить? Я подумывала провести пару лет в местном колледже, а затем, когда Коннор сможет поехать со мной, поступить в университет, отказаться от общежития и вместе с ним снимать квартиру.
Сейчас даже местные колледжи – это слишком. Не хочу об этом думать.
И не думаю. В общем, такие дела. Я просто выбросила из головы эти мысли, решив сосредоточиться на том, что передо мной – нашей сильной, прекрасной любви. Вот что сейчас для меня важнее всего. Важнее, чем колледж.
Но ничего из этого я ему не говорю. Это испортит момент.
– И как ты относишься к людям. Таким, как я. Ты не осуждаешь, как большинство. Ты видишь в людях хорошее и даешь им шанс. Ты в них веришь. Думаю, для меня это самое ценное.
Сжимаю его руку. Иногда он может быть таким милым.
– Твоя очередь, – говорит Коннор.
Я ухмыляюсь и бросаю на него многозначительный взгляд.
– Я не об этом, – отдергивает он. – Скажи, что ты во мне любишь.
– Я поняла, но, мне кажется, кое-что другое было бы куда веселее.
Он смеется. Люблю, когда он смеется.
– Ладно, серьезно? Мне нравится, какой ты сильный человек. С тобой столько всего произошло, а ты сейчас здесь, делишься проблемами со мной и пытаешься стать лучше. Мне нравится, как ты защищаешь своих близких. Ты все для них сделаешь. Мне нравится, что ты всегда добиваешься того, чего хочешь. Будь то скейтбординг, баскетбол… или я.
Коннор обнимает меня за плечи, и я, повернувшись к нему, забрасываю ногу на его бедро и кладу голову на грудь. И меня окутывает тепло его тела.
Вот что такое любовь. Не думаю, что когда-либо смогу ее отпустить.
8 марта
6 месяцев, 8 дней
Коннор гонит машину как сумасшедший. Меня пугает то, с какой скоростью испортилось его настроение.
Сегодня я пропустила тренировку по бегу. Коннор снова был не в духе и попросил с ним погулять – мое присутствие ему помогает. Порой это и благословение, и проклятие, когда в тебе так нуждаются.
Мы сидели у речки и бросали в воду камешки, когда ему позвонила мама. Она плакала, но внятно объяснить, что произошло, так и не смогла. Поэтому теперь мы мчимся по проселочным дорогам, чтобы узнать, что отец Коннора натворил в этот раз.
Мое сердце бьется так сильно, словно вот-вот выскочит из груди, к горлу подступает тошнота. Не знаю, то ли во всем виноваты нервы, то ли его вождение, но, чтобы сдержать рвотные позывы, приходится стискивать дверную ручку до боли в пальцах. Коннор на скорости входит в последний поворот к дому, шины визжат и срываются в занос, а потом машина резко останавливается.
Входная дверь открыта, сетка от насекомых похлопывает от ветерка. Сейчас ранняя весна и слишком холодно, чтобы вот так оставлять дверь нараспашку. Коннор успевает выскочить из пикапа, пока я пытаюсь отстегнуть ремень безопасности – он застрял.
Несколько секунд я вожусь с ним, подавляя желание закричать от незнания того, что происходит внутри дома. Наконец освободившись, выпрыгиваю из машины и бегу по газону. Дом встречает меня темнотой, поэтому приходится остановиться на пороге и дать глазам привыкнуть.
Здесь словно прошелся ураган – все стены голые, вещи валяются на полу. Все разорвано и разбито.
Как и Нэнси. Она рыдает на полу, крепко сжимая руку, а Коннор пытается поднять ее на ноги.
«Я не знаю, что сделала… я не знаю, что сделала…» – бесконечно твердит она, на что Коннор неустанно повторяет: «Я знаю, все в порядке». А я во все глаза смотрю на эту сцену.
Их слова эхом отдаются у меня в ушах. Такое ощущение, будто я нахожусь далеко отсюда и наблюдаю за происходящим по телевизору, а не стою посреди всего этого хаоса.
– Можешь открыть дверь в машину? Нужно отвезти ее к врачу.
Спокойный и твердый голос Коннора выводит меня из оцепенения. Я быстро киваю, радуясь, что хоть чем-то могу помочь. Открываю дверь еще до того, как они выходят из дома, и придерживаю ее до тех пор, пока Коннор не помогает маме забраться в пикап. Он случайно задевает ее руку, и Нэнси стонет от боли.
Я сажусь рядом с ней, так что она оказывается посередине, и стараюсь не смотреть на ее посиневший и заплывший глаз. Вместо этого гляжу прямо перед собой.
В больницу Коннор едет осторожно, словно его мать окончательно рассыплется на кусочки, если он слишком резко повернет или же наедет на «лежачий полицейский» на скорости более трех миль в час. Сидеть рядом с ней мучительно. Она притихла – лишь придерживает травмированное запястье и смотрит в пустоту.
В конце концов мы доезжаем, и Коннор помогает Нэнси вылезти. Я же остаюсь у пикапа и наблюдаю, как они уходят. Не хочу идти с ними. Вряд ли Коннор заметит мое отсутствие, он полностью сосредоточен на маме, на ее медленных, нерешительных шагах. Она идет так, словно ей восемьдесят лет.
Но Коннор вдруг оборачивается ко мне и, слегка улыбнувшись, одними губами произносит: «Спасибо».
Я лишь киваю и забираюсь обратно в пикап, где и провожу в ожидании следующие два часа.
~ * ~
Мы с Коннором собираем оставшиеся вещи Нэнси в большие пакеты. Она спит в своей комнате после принятия прописанных ей болеутоляющих таблеток.
Как бы мне хотелось склеить все это. Вернуть как было. Но я не могу, поэтому продолжаю выкидывать обломки. Коннор выносит пакет с мусором на тротуар, а вернувшись, плюхается на диван и пялится в потолок. Я вижу, что он вымотан.
– Часто такое происходит? – спрашиваю я, убирая маленькую бескрылую фигурку ангела в пакет.
– Даже слишком. Сейчас, конечно, немного проще. Я могу приехать. А отец не трогает ее, когда я рядом. Если она вовремя звонит, я успеваю все остановить. Но она предпочитает ничего не замечать. Перепады его настроения видны за версту, но она тянет
