Да и не хочу.
– Я передумал. Захотел сэндвич с мороженым. Гребаный сэндвич с мороженым.
В его голосе звучит упрек. Но не в адрес Джека. А в его собственный. Будто это его вина, будто его отец был бы другим, если бы Коннор все не испортил.
– Мне было восемь. В общем, я вылез из пикапа и пошел в магазин. Мой отец стоял там, направив пистолет на продавца. Он оглянулся на звон колокольчика на двери, и парень, воспользовавшись моментом, нанес удар битой, но промахнулся. Так я стал заложником. Отец приставил пистолет к моей голове и велел продавцу отдать деньги, иначе он меня пристрелит.
На этом моменте Коннор всегда останавливается, а его голос срывается.
Сегодня история воспринимается иначе. Сегодня я в нее верю. Раньше все его рассказы казались сказками. Утрированием. Нет, я не думала, что Коннор врет, просто уже видела Джека. Он был обычным парнем. Такой человек не мог быть тем монстром из историй. Такой человек не мог причинить столько боли.
Но сегодня я увидела его – выпущенного на свободу монстра, который все время прятался внутри, и эти сказки стали реальностью. Теперь я знаю, что Джек правда способен на то, о чем рассказывает Коннор. И сегодня в моей голове эта история оживает, выражение лица Джека прорисовывается до мельчайших деталей.
– Но парень успел включить сигнализацию. И копы окружили магазин, пока отец стоял там, тыча пистолетом мне в голову. Тот не был заряжен, но я этого не знал.
Коннор немного сдвигается. Кровать скрипит. Он знает, что не обязан рассказывать, что мне известен конец, но все равно продолжает.
– У полиции ушел час, чтобы заставить его опустить пистолет. Долбаный час. Мне было восемь, – повторяет он. – Кем нужно быть, чтобы приставить пистолет к голове собственного ребенка? Ему дали всего два года, потому что он не вставил пули. Плюс условно-досрочное. За хорошее поведение он вышел еще до того, как мне исполнилось десять.
Я никогда не знала, что на это ответить, поэтому всегда молчала. Для такого невозможно подобрать слова.
– Иногда мне хочется, чтобы он зарядил его и нажал на курок, – признается Коннор.
Я замираю. Не хочу, чтобы разговор завернул в это русло. Я могу справиться с его гневом. Сгладить горькие воспоминания, помочь все забыть. С этим я разберусь, уйму его злость.
С печалью сложнее. Он тонет в ней, и мне его не достать.
– Нет. Я люблю тебя. Даже не думай об этом.
И с этими словами меня покидают силы на борьбу. Раньше я старалась на пределе возможного. Яростно сражалась с ним. Сражалась со всем, чтобы остановить те войны, которые он вел с самим собой. Вытирала ему слезы и разговаривала с ним часами – до рези в глазах, до срыва голоса, пока уже не вырубалась от истощения.
Но мой запал угас. Я постепенно его растеряла.
Между нами затягивается молчание. Я жду, какую сторону он примет.
– Я тоже тебя люблю, – отвечает Коннор и целует меня в шею.
Я вздыхаю с облегчением. Сегодня мы победили.
Поворачиваюсь к Коннору и приникаю к его губам. Накрыв своим телом, он целует меня в щеки, губы, подбородок, шею, и через считаные секунды мы растворяемся друг в друге.
Это единственное, что у нас осталось. Эти драгоценные секунды, когда страсть заслоняет все остальное и есть только мы. Все остальное – это война, которую никто из нас не победит.
Но я уже подняла белый флаг.
Я уже сдалась.
15 августа
11 месяцев, 16 дней
Я совершила ошибку. Огромную, чудовищную ошибку.
Я забыла, что у Коннора сломалась машина и он должен был встретить меня после работы. Я вернулась в «Сабвэй» всего две недели назад, и это уже осложнило наши отношения с Коннором.
А теперь он еще увидел, как я смеюсь и толкаю Марка, нового сотрудника.
Я знаю, о чем он думает и в каком направлении движутся его мысли. В нем кипит гнев. Страх потерять меня затмевает все остальные чувства, даже здравый смысл. В глубине души он мне доверяет, но его свирепая неуверенность всегда берет верх.
От величия этого страха Коннор не понимает, что я никогда его не брошу.
И сейчас он увидел, как Марк приобнял меня одной рукой, сбоку и по-дружески, но все же приобнял. Коннор не поверит, когда я скажу, что это ничего не значит. Он просто проиграет в голове это объятие миллион раз и так извратит историю, что она станет далека от реальности.
Я так долго была осторожна. Но рано или поздно это должно было случиться. Я должна была оступиться и совершить нечто подобное. И чего я удивляюсь, почему у меня нет друзей? Что со мной никто не общается? Я сама виновата. Боюсь последствий. Если я скажу что-то не так и не тому человеку и в наши отношения каким-то образом вмешаются, то вот, во что это выльется.
Даже Эбби это знает. Поэтому и держится от меня подальше. Поэтому и так грустно улыбается при встрече.
Поэтому и перестала бороться за нашу дружбу. Она последняя отступила. Последняя отдала меня Коннору.
Ненавижу это. Ненавижу это ожидание, пока мы идем к моей машине. Марк понятия не имеет, что сейчас произойдет, но я слишком хорошо это знаю.
И боюсь. Ненавижу этот страх перед ним. Ненавижу значение этой тишины и что ничего не могу поделать, лишь ждать, когда она взорвется.
У меня начинается клаустрофобия, хотя я еще даже не села в машину. Мне хочется убежать. Подальше от него, подальше от всего. Я могу пробежать пять или десять миль, прежде чем выбьюсь из сил. К тому времени я уже буду на полпути в Абердин. Наш прибрежный городок Уэстпорт, штат Вашингтон, ничтожно мал, я убегу из него за десять минут.
Только это ничего не решит. Возможно, в этот раз Коннор со мной поговорит. С тех пор как он съехал от отца, ему стало лучше. Он приходил в себя. Привыкал. Может, теперь он поймет, что Марк просто случайный парень, который ничего не значит, и мы назовем это точкой отсчета на пути к исправлению.
Я знаю, что если буду настойчивой, то все наладится. Коннора просто нужно немного направить. Показать любовь и понимание. Он так сильно хочет измениться.
Но, конечно же, мои надежды не оправдываются. Едва закрыв дверь, Коннор хватает меня за запястье и слишком сильно его сжимает. С ним всегда так, слишком много, слишком напряженно, слишком все.
– Забудь
