— Ни шагу далее. Дракон неразумен, как пес, и чурается незнакомых ему. От испуга может выбросить пламя… — Он успокоительно тронул встрепенувшийся в зыбко-серой пыли толстый коготь драконовой лапы. — Он не причинит вам вреда, пока я с ним. Я пришел предложить вам сдать город османам, господин…
— …глава городского совета, — с достоинством вымолвил седобородый. — В словах твоих я не вижу резона. Сдаться, чтобы быть угнанными в плен вместе с семьями? Сдаться, чтобы терпеть позор на чужбине? Нет, лучше уж быстрая гибель в драконовом пламени, почтенный переговорщик. Я много пожил на свете, и я уже не боюсь… — Он раздумчиво взглянул на Влада. — И если мои глаза мне не лгут, ты — тот самый защитник трансильванских границ, королем венгерским назначенный, Влад, сын Мирчи Старого, валашский господарь… Так-то ты защищаешь границы наши — воинами своими усилив султанскую армию! — В голосе его отчетливо прозвучало презрение.
Влад стиснул зубы, запирая на языке готовые вырваться оправдания. Обвел глазами окрест. Казалось, площадь глядит на него из-за запертых ставень, из-за приоткрытых дверей, с насмешкою ожидая, что он скажет в ответ — благороднейший рыцарь Влад, Влад — защитник веры Христовой… рыцарь, запятнавший свою безупречность союзничеством с врагом христианства, Влад Дракул, дракон валашский… «Стоило ли оно того — вернуть себе отчий трон, чтобы после — униженно бить поклоны султану, возя ежегодную дань в десять тысяч дукатов, султанскую казну наполняя? Чтобы участвовать в битвах с ним против стран христианских в обмен на обещание не трогать Валахию?.. — с ехидцей прозвучало в ушах. — Хоп, хоп! Такой славный рыцарь — а дракону молится! Зачем молиться дракону, когда есть Христос?» Влад мотнул головой, изгоняя из памяти бледное шутовское лицо, словно враз соткавшееся перед ним посреди рыночной площади. И медью звенели бубенчики на расписном колпаке, и кривились в усмешке тонкие, леденисто-бледные губы… а потом видение обернулось главой городского совета, подошедшим непозволительно близко — так, что Влад мог разглядеть потускневшие звенья золоченой цепи на трясущейся старческой шее.
— За поступки свои неправедные буду нести я ответ перед господом нашим, а не перед людьми, — наконец вымолвил Влад. — Тебе же скажу одно — я предлагаю не плен, а всего лишь изгнание. Вместе с семьями вашими готов я принять жителей славного Себиша на валашские земли, дать работу вашим ремесленникам, обеспечить всем себишцам кров и покой. Оставляйте нажитое османам, не стоит жалеть — золото ничто перед человеческой жизнью… — Он перевел дыхание, украдкой взглянув на дракона. Тот дремал, прикрыв сизо-серые веки, положив языкастую морду свою на обрубок передней культи, и горячие клубы пара рвались из ноздрей его.
— Что же, твои слова дают нам надежду. — Пальцы седобородого неторопливо оправили цепь. — Нам ничего не останется, как положиться на честность твою, на рыцарскую верность слову твоему, Влад. Не на султана же, — он сдержанно хохотнул, — нам всем полагаться!
…Ночь упала на Себиш, коварная, точно дракон, вылетающий из пещерной засады. Черной, гулко-бездонною пастью сглотнула прощально взблеснувшее солнце. Сторожко встала над башнями Себиша — серебристыми пиками звезд. Себиш встретил ее полыханием факелов и скрипом повозок, лошадиным надрывистым ржанием и голосами, притушенными ночной темнотой.
Ночь катилась по небу. Омытый волнами ее, дракон на мгновенье почудился Владу неведомо-страшною, смолянисто-черной горой, порожденьем самой преисподней, с коей невозможны любые договоренности, а потом — себишские врата со скрипом открылись, и людской поток выплеснулся за их пределы, и дракон повернул настороженно морду к идущим и стеснительно уркнул Владу — свои?
Влад кивнул с несказанным облегчением. Ночь стирала следы, уводила, прятала в черных складках одежд одного за другим — уходящих на юг бывших жителей Себиша, мертвого, как потрошенная рыба, покидаемого, преданного своими людьми одинокого Себиша, в пыльной тьме оставленных улиц ожидающего новых хозяев своих, что придут — и вдохнут в его жилы свои голоса, что наполнят площадь его — своими шагами… Себиш спал и видел отвратные сны.
— Разграбят тут все и сожгут, — произнес Влад, обращаясь к дракону, слушающему его со всевозраставшим вниманием. — Зачем османам трансильванский торговый городишко? Но — без кровопролитья напрасного, без черных, разбойничье-страшных смертей… — Он тяжко вздохнул. — Если бы все военные походы мог я так завершать — торговыми сделками, скорей подобающими купцу, чем славному воину… Эх, видел бы меня сейчас мой отец, благороднейший Мирча!
Он безрадостно хмыкнул, и тотчас дракон заворчал, обернувшись в глухую, подступавшую тьму.
— Османы! Мурадово войско приближается к стенам! И если они пойдут догонять, дабы набрать себе пленников… мы направим их по ложному следу. Верно, дракон? — Влад встал на ноги, ощущая себя… нет, не купцом даже, а мимом в пестром ярмарочном колпаке, с бубенцами на поясе, жалким базарным кривлякою на потеху толпе. «Хоп, хоп! Такой праведный рыцарь, а лжешь и торгуешься, чтобы быть всем угодным! Всем, кроме собственной совести! Хоп, хоп!»
…А потом дракон поднялся на крыло, и Владу стало не до собственных мыслей.
* * *Полдень прятал черные тени в густой изумрудно-зеленой траве, сливавшейся цветом с драконьей спиною. Тяжелой, необъятной горой дракон возлежал на поляне, и храп его наводил трепет на луговые ромашки.
— Когда османы будут разбиты, не обратится ли гнев его и на наших людей? — Голос Яноша Хуньяди нес в себе ощутимо тревожные нотки. — Эта твоя ручная зверюга — такая же перебежчица, как и ее господин, и отличить своих от чужих ей будет весьма затруднительно! Не так ли, союзник мой Влад? — С брюзгливо поджатых губ его сорвался короткий смешок.
— Сомненья в драконе моем — все равно, что сомненья во мне, — Влад сдержал резкости, рвущиеся с языка, — и если эти сомнения есть и они так терзают тебя, друг мой Янош, — то, может, не стоит союзничать нам? Мой дракон отдохнет, мои люди не станут растрачивать в битве силы свои…
— Ну уж нет! — И без того густо-красное, лицо Хуньяди обрело еще более рдяный оттенок. — Ты дал клятву венгерской короне — стоять всеми силами за христианскую веру, — а теперь хочешь нарушить ее, в сторону отойдя, как ни в чем не бывало? Нет, ты будешь биться вместе со мной, и дракон твой, зверюга богопротивная, тоже пусть бьется, хоть и доверия к ней у меня нет никакого…
Влад улыбнулся, припомнив зеленый дом у пруда с покатою красной крышей, холодную дождевую морось — и драконье рычанье навстречу открывшейся двери, и толстую лапу с
