– Ну, во всяком случае, пьем ваше здоровье, Агафья Тимофеевна.
Старик взял бокал, Ганя – тоже. Они чокнулись и отпили по глотку.
– Я тебя, Ганя, пропиваю, – начал Тимофей Тимофеевич, – дай бог тебе так же счастливо жить с мужем, как ты жила с отцом! Не знаю, придется ли мне порадоваться на ваше житье! Но вы уж не маленькие, проживете и без меня, старика.
Они допили стаканы. Слуга налил вторично. Первый опять взял Куликов.
– Позвольте, папенька, теперь выпить ваше здоровье. Вы вырастили свою дочь и осчастливили меня такой женой, что нам остается только наслаждаться.
– Спасибо, Иван Степанович, но я предлагаю лучше выпить твое здоровье, потому что вам с Ганей предстоит впереди еще целая жизнь, а мне уж и помирать можно. Я свое дело сделал, а ты вот береги себя и мою дочь! Ганя, пьем за твоего жениха.
Бокал дрожал в руке девушки, когда она тянулась чокаться. Смертельная бледность покрывала ее лицо. Она не могла произнести ни слова.
– Теперь, детки, вы посидите, поворкуйте, а я схожу на фабрику, – сказал старик и тяжелой поступью направился к двери. Ганя хотела закричать ему «постой, не уходи», но, взглянув на Куликова, сразу потеряла всю энергию и обессиленная опустилась на кресло. Они остались одни.
– Агафья Тимофеевна, – начал ледяным голосом Куликов, – вы забыли ваше обещание.
– Кажется, вы видите, что я не забыла.
– Почему вы откладываете свадьбу до святок?
– Это желание отца.
– Неправда, Тимофей Тимофеевич сейчас мне говорил, что это ваше желание, которое он готов исполнить, но для него безразлично, хоть завтра под венец.
– Я не давала обещания венчаться завтра.
– Но вы забываете, что без моего согласия не вправе назначать срок. Я желал бы венчаться во всяком случае до рождественского поста и не позже как через месяц.
Ганя сидела ни жива, ни мертва, с ввалившимися глазами. За это время, со дня появления Куликова, она похудела и подурнела до неузнаваемости. Но сегодня вид у нее был особенно убитый.
– Иван Степанович, я откровенно вам скажу, что для меня легче было бы лечь в гроб, чем идти с вами под венец.
– Странная откровенность! Вы могли бы таких откровенностей и не говорить жениху! К тому же теперь, мне кажется, эти разговоры уже запоздали и совершенно излишни. Вы гораздо больше выиграли бы, постаравшись примирить как-нибудь наши отношения. Не забывайте, что очень скоро я буду говорить с вами как муж.
– Муж?! О, боже! Нет, нет, я не могу, я не в состоянии.
Ганя откинулась на спинку кресла и казалась упавшей в обморок. В эту минуту вошел Тимофей Тимофеевич.
– Что с тобой, Ганя? Тебе дурно?!
– Ничего, ничего, – поспешил успокоить Куликов. – Агафья Тимофеевна не привыкла не только целоваться, но и пить цимлянское. А тут и то, и другое, так сразу, вдруг. Ничего, это скоро пройдет, не беспокойтесь… Вот уж ей и лучше.
– Ганя, ты здорова?
– Здорова, папенька, это пустяки!..
– А мы с Агафьей Тимофеевной толковали тут, как бы ускорить свадьбу. Она соглашается до рождественского поста венчаться, только боится не успеть со всеми приготовлениями. Я обещаюсь помочь всеми силами, посвятить все дни, и мы надеемся в месяц все справить. Правда, Агафья Тимофеевна?
– Да, да, правда, я обещаю, я согласна, – прошептала девушка, делая усилие, чтобы приподняться. У нее страшно заболела голова, и она схватилась за лоб.
– Видите, как все хорошо устраивается, – произнес Куликов.
– В добрый час! И по мне, чем скорее, тем лучше! Дело ваше, дети.
– О, папенька, как вы добры к нам! Агафья Тимофеевна, у вас с шампанского, верно, голова не по себе, вы пошли бы отдохнуть.
– Поди, Ганя, поди.
– И я откланяюсь, папенька, мне надо еще по делам пройтись. Завтра утром я забегу невесту посмотреть. Агафья Тимофеевна, вашу ручку.
Куликов поцеловал руку девушки, поцеловался с Петуховым и пошел к двери.
Встала и Ганя. Пошатываясь, бессмысленно вперив куда-то взгляд, она ощупью направилась за Куликовым. Но он был уже далеко.
– Смотрите, Агафья Тимофеевна, завтра чтобы молодцом быть, – слышался его голос.
14
На Горячем поле
– Настенька, – воскликнул Тумба, – ты уложила своего бутуза; иди-ка, посиди с нами. Смотри, Рябчик нас обыгрывает…
Настенька, спокойно, с достоинством на своем красивом лице, в довольно изящном черном платье, подошла, сложив руки на груди, к Тумбе и стала за его спиной. Игра шла в банк, который заложил Рябчик. Понтировали на серебро, только Пузан и Тумба ставили скомканные бумажки. Всех играющих было больше 20 человек. Некоторые играли пополам с другими или были в доле у играющих. Игроки увлеклись ставками. Тишина нарушалась только редкими возгласами при расчетах, когда возникало сомнение. Тумба взял руку Настеньки и приложил ее к своим губам.
– А ты не хочешь попробовать счастья? – спросил он ее.
– Ты знаешь, я терпеть не могу карт.
– Что это за Настенька у него? – спросил Сенька-косой у своего товарища Федьки-домушника. Они не играли и стояли поодаль.
– А разве ты не знаешь ее? Это, брат, особа из редких. Она года два тому назад была певицей в Приказчичьем клубе и водила за нос одного старика со звездой Льва и Солнца. Ей теперь разъезжать бы на рысаках, а она полюбила вот Тумбу, пошла за ним. Сначала они в городе жили, но, после разгрома в Конюшенной улице, пришлось сюда переселиться. Сыскная полиция разыскивает его по двадцати восьми кражам и грабежам. Рисковать-то ему к ней ходить нельзя было, следили. Он и предложил ей сюда переселиться. Видишь, как отлично устроились! Зимой он ее с ребенком отсылает в деревню, а летом здесь вместе живут.
– А ее не ищут?
– То-то поговаривают, что и ей, кажется, эту зиму здесь придется провести! В нее Васька-форточник влюбился и из ревности выдал их сыщику, рассказав все, как они живут. Пожалуй, теперь и ей не миновать этапа, если поедет в деревню.
– А хороша ведь.
– Да, недурна. И фигурой, и рожицей взяла!
– Она, стало быть, участия не принимает в его работах?
– Нет. Видишь, какое она ему гнездышко устроила! И Тумбачонок маленький, и пища горячая, и уголок мягкий, теплый. Худо ли ему? Если бы нам с тобой по такому домику?! Умирать не надо!
– Это верно! Хорошая баба дороже всего! Всю жизнь скрасит.
Не безынтересно познакомить читателей с личностями Сеньки-косого и Федьки-домушника. Оба они начали свою карьеру в Вяземской лавре под ближайшим и непосредственным руководством Макарки-душегуба, который, после убийства семьи купца Смирнова и Алёнки, бесследно исчез из Петербурга. Сенька сделался преемником Макарки в Вяземской лавре. Он до сих пор наводил грозу на всех обитателей лавры. Курчавые волосы свешиваются в беспорядке на лоб и почти закрывают сильно разбегающиеся глаза. Густая растительность на щеках какими-то клочьями покрывает весь низ лица так, что издали он похож на какого-то орангутанга. Несмотря на свои 30–32 года,
