Простота нравов доходит до того, что летом мужчины и женщины открыто купаются в прудах и канавах среди белого дня. Но летом общая картина патриархальной грязи окрашивается самой природой, зеленью, растительностью; осенью же мерзость запустения представляется во всей своей неприглядной наготе. Без особой нужды в эти мрачные дни никто из степенных жителей не выползает из своих щелей; только рабочие толпами ходят на свои фабрики и заводы, да забулдыги пьяницы таскаются по кабакам. Приличный экипаж, порядочно одетый прохожий здесь такая же редкость, как солнышко в хмурый день. Неудивительно, что все заставные аборигены разинули рты, когда увидели ландо на резиновых шинах, с трудом пробиравшееся к «Красному кабачку». Правда, ландо было настолько все забрызгано грязью, что стенок его не было вовсе видно, а лошади по брюхо покрыты слоем грязи, но, тем не менее, появление ландо за заставой во всяком случае – выдающееся событие. Целая толпа народа провожала редкого «гостя», тыкая на экипаж пальцами и задавая друг другу вопросы:
– Кто бы это мог быть? Не ревизовать ли нас енерал какой приехал?
Ландо остановилось у подъезда квартиры Куликова. Двери распахнулись, и молодой господин скрылся в подъезде.
– Э-э-э… – протянул Никола-кузнец, постоянный гость «Красного кабачка», – я видел этого господина. Он как-то недавно приезжал к хозяину. только тогда он на простом извозчике был.
– И то, верно, верно, – подтвердила женщина, стирающая белье для кабачка, – он самый! Ишь ведь какой хозяин-то наш важный!
Куликов был дома. Он ждал посетителя и вышел сам ему открыть двери. Это был тот самый молодой блондин, с которым недели две тому назад Куликов вел у себя таинственный разговор о графе, его камердинере и прочем.
– Наконец-то, Игнатий, – проговорил Куликов, – а то я начинал уже беспокоиться! Вы мне будете теперь очень нужны. Скоро ведь моя свадьба; а я хочу покончить до свадьбы все дела; у меня, кроме вашего, большое дело с богатой купчихой Коркиной.
– Но почему, Иван Степанович, вы торопитесь кончать все? Разве будущая жена вам помешает, или вы собираетесь медовый месяц за границей проводить?
– Ничуть не бывало. Садитесь. Выпить хотите? У нас будет после свадьбы масса возни с тестем, заводом, его капиталами. Ох, знаете, у меня от всех этих дел голова кругом идет. Больно уж много всего сразу прикопилось.
– Но все, кажется, идет благополучно?..
– Не клеится только у меня с Коркиной. Она еще до сих пор не являлась.
– Что же думаете делать?
– Послал ей записку. Жду только завтра… А там нужно будет что-нибудь придумать. Ну, рассказывайте у вас что? Все готово?
– Через несколько часов мы должны быть там. Все необходимое у меня в ландо. У вас никаких препятствий нет?
– Нет… Значит, можно собираться? Хотите выпить, закусить?
– Лучше поедем, некогда теперь. Нужно ведь еще в два места заехать.
– Да, правда. Поедем.
Они наскоро собрались. Куликов порылся в своих комодах, достал несколько свертков, засунул их в карманы и, накинув на плечи пальто, вышел вместе со своим гостем. Скоро ландо запрыгало по ухабистой, болотистой дороге и скрылось из виду.
В такие ненастные осенние дни «Красный кабачок» торговал еще лучше, чем обыкновенно. Большинство посетителей, забравшись в теплый, гостеприимный уголок, неохотно покидало его, стараясь по возможности дольше не выходить из-под кровли. Когда ландо с таинственным гостем увозило хозяина, в «Красном кабачке» на обеих половинах все столы были заняты. Старший приказчик Антонов отвел в сторону хозяина черной половины, так звали Митрича, и стал с ним шептаться.
– А ведь с нашим хозяином-то что-то неладное.
– Что?
– Третий раз это ландо приезжает. Прошлый раз ночью приехал, какой-то шум в квартире был, возня и потом уехал вместе с хозяином.
– Ерунда! Иван Степанович человек холостой, мало ли каких ландо приезжает!..
– Нет, не тем пахнет. Тут все один и тот же белобрысый господин приезжает, шепчутся. Я намедни подслушать хотел, а они друг другу все на ухо, в потемках, никого не было и все-то на ухо.
– Это-то ничего! А он намедни меня призывает, да и спрашивает: не хочешь ли, мол, заведение мое купить? Доставай денег, я дешево продам.
– Да заведение не его; он сам арендует.
– Обстановка, посуда, это все его; права, контракт, вот это все он и продает. Дешево, говорит.
– Заведение доход дает хороший, а он совсем им не интересуется! Никогда не проверит. Я полторы красненьких в день себе оставляю, а он и не замечает!
– Да и я не меньше. Что ж на него смотреть?!
– Не торговый он человек! Никаких понятий нет купецких!
– И странный какой-то! Все у него таинственное что-то. Помнишь, с этим Гусем?
– А что?
– Да как же? Гусь – мазурик и душегуб первой руки, а ты посмотрел бы, как они всегда здоровались за ручку, целовались, вместе пили, и Гусь к нему на квартиру ходил. А ведь живет хозяин так, что не принимает никого к себе и, кроме нас, никто из слуг с докладом не смеет войти. Что твой министр или енерал. И вдруг Гусь – приятель, да еще какой.
– А последний раз, когда Гусь был у него, куда он исчез? Я сам впускал Гуся, сам запирал двери и хорошо знаю, что выйти иначе, как в окно, Гусь не мог. Неужели он в окно его выпустил? Да и зачем?
– Не могу понять! Знаешь, когда после слышались у нас в подвалах крики, мне все думалось, не Гусь ли попал туда.
– Пустое!
– Но куда же он мог деться? Я впускал его к хозяину, и никто не выпускал.
– Не привыкать-стать Гусю в окно уходить. А может, пьяный проспал до утра и ушел. Ерунда, вот, что хозяин продавать «Красный кабачок» задумал и жениться – об этом нужно подумать. Слушай, Митрич, возьмем у него вместе в
