боярина Улеба в Чернигов известить о своем походе. Но здесь боярин узнал, что Черниговские князья уже изменили великому князю и хотят его схватить. Улеб поспешно воротился к нему с этим известием. Желая уличить изменников, Изяслав опять шлет к Давидовичам посла с просьбою, чтобы они перед началом общего похода снова поцеловали крест в своем верном и неизменном союзе с великим князем. Давидовичи отказались, говоря, что они уже целовали крест. Тогда киевский посол, заранее наученный, как ему действовать, изложил перед ними все, что было донесено великому князю об их измене, и спросил: правда ли это? Давидовичи были смущены и молча переглядывались друг с другом; потом сказали послу: «Выйди вон и посиди; мы тебя позовем опять». Долго думали они; наконец позвали посла и велели сказать великому князю, что действительно поцеловали крест Святославу Ольговичу, потому что им жаль своего брата, лишенного свободы. Они поручили просить Изяслава об освобождений Игоря, уже чернеца и схимника, и обещали за то остаться верными великому князю.

В ответ на признание Давидовичей Изяслав возвратил им крестные, или договорные, грамоты, с упреком в их неблагодарности: тогда как он собственными трудами добыл для них Новгород-Северский, Путивль и другие волости Ольговичей. В то же время отправил гонцов к брату своему Ростиславу в Смоленск, чтобы известить его об измене Черниговских князей и звать к себе на помощь. Послал и в Киев с тем же известием. На время своего отсутствия он поручил блюсти стольный город младшему своему брату Владимиру, митрополиту Клименту и тысяцкому Лазарю. По желанию великого князя власти созвали киевлян на вече у собора св. Софии, и здесь великокняжеский посол во всеуслышание поведал об измене Черниговских князей и об опасности, которой подвергался Изяслав Мстиславич; а в заключение напомнил народу его слова, что на Ольговичей он пойдет хотя и с детьми. «Доспевайте, — прибавил посол: — У кого есть конь, на коне, у кого нет, в ладье; изменники хотели не только убить великого князя, но и вас всех искоренить». Это торжественное обращение к народу, такому впечатлительному, как киевляне, обращение, долженствовавшее возбудить его усердие, оказалось политическою ошибкою, излишнею заботою Изяслава о своем самосохранении.

Выслушав посла, народ заволновался и начал кричать, что он радуется избавлению великого князя от погибели, приготовленной изменниками, и что готов идти на них и с детьми. Но вдруг какой-то человек возвысил голос и сказал приблизительно следующее:

«Мы рады идти за нашего князя; но подумаем прежде, как бы в наше отсутствие не вышло того же, что случилось при Изяславе Ярославе, когда недобрые люди высекли Всеслава из поруба и посадили его на княжий стол. А Игорь, враг нашего князя, даже не в порубе сидит, но у св. Феодора. Прежде убьем его, а потом и пойдем на Черниговских».

Речь эта была искрою, брошенною в порох. Народ завопил, что действительно так надобно сделать. Тщетно Владимир Мстиславич пытался уговаривать его именем своего старшего брата и напоминал, что Игорь находится под крепкою стражей.

«Нет, — вопили киевляне, — мы знаем, что ни нам, ни вам добром не кончить с этим племенем!»

Тщетно митрополит, тысяцкий великого князя Лазарь и тысяцкий Владимира Рагуйло старались удержать толпу. Она с криками повалила с Софийской площади к Федоровскому монастырю, находившемуся неподалеку, в Старом городе. Владимир Мстиславич хотел упредить ее на коне; но по мосту не мог проехать за теснотою и поскакал в объезд по другим улицам. Это замедление погубило Игоря. Когда Владимир достиг монастыря, то в воротах он уже встретил толпу, влекущую князя-схимника; не только иноческая мантия, но и свита были сорваны с него. Молодой князь соскочил с коня и прикрыл несчастного собственным корзном. Когда они проходили мимо двора вдовствующей княгини, мачехи Изяслава II и матери Владимира, последний с помощью боярина Михаила выхватил Игоря из рук убийц, бросился на двор княгини и запер ворота. Михаил при этом подвергся побоям; с него сорвали золотой крест вместе с цепью. Рассвирепевшая толпа уже не помнила себя; она выломала ворота и начала бить Игоря; причем едва не убила и Владимира, пытавшегося его защитить. К ногам злополучного князя привязали веревку и притащили его чрез Бабин Торжок на княжий двор, где и докончили; затем положили труп на телегу, отвезли на Подол и бросили его на торговой площади. Это черное дело происходило в пятницу 19 сентября 1147 года. На упреки властей в убийстве народ отвечал: «Не мы убили его, а Ольгович, Давидовичи и Всеволодович, которые хотели изменою погубить нашего князя». По приказу митрополита федоровский игумен Анания взял тело князя и предал его погребению в Симеоновском монастыре, которому благодетельствовали отец и дед Игоря.

Тяжела была Изяславу весть о совершенном злодеянии. Он со слезами жаловался дружине своей, что не уйти ему теперь от людской клеветы, которая припишет убийство его собственному наущению. Дружина старалась по возможности утешить князя. Но он уже не стал ждать к себе киевскую рать, а воротился печальный в столицу. Впрочем, потакая киевлянам, он не решился наказать зачинщиков своевольной расправы и оставил дело без последствий. Война с черниговскими и северскими князьями продолжалась и после того. Великий князь вместе с братом Ростиславом и дядею Вячеславом повоевал волости Ольговичей и Давидовичей и взял несколько городов. Противники его, видя разорение своих волостей и тщетно ожидая к себе в помощь Юрия Суздальского, наконец смирились и просили прекратить войну. Изяслав послал в Чернигов своих бояр с белогородским епископом Феодором и печерским игуменом Феодосием, которые и привели ко кресту Давидовичей и Ольговичей в черниговском соборном храме Спасителя. Они присягнули на том, что отложат всякую вражду за Игоря и будут сообща с великим князем блюсти Русскую землю.

Управясь с соседними князьями, Изяслав предпринял давно задуманный далекий поход на их союзника, своего дядю Юрия Суздальского. Походы на север совершались обыкновенно зимним временем, когда реки и болота покрывались толстым слоем льда и не представляли никаких препятствий для движения. Зимою 1148 года Изяслав с дружиною приехал сначала в Смоленск к брату Ростиславу. Братья несколько времени провели в пирах и веселии, меняясь дарами и взаимно оделяя дружинников. Летопись по этому поводу приводит следующую черту, подтверждающую, что Смоленский край, или верхнее Поднепровье, по своей торговле и промышленности тянул более к Северной Руси, чем к Южной. Изяслав, говорит она, дарил Ростислава произведениями Русских и Царских земель (Южной Руси и Греции), а

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату