В Казани царя встретили почтительно и, как всегда, увели разговоры разговаривать. Мы с Лизаветой прошлись по торговым рядам и обзавелись женским платьем в восточном стиле — оделись в шелка и тонкую шерсть. Сонька всё-таки бабского племени — ей дозволяется.
Здесь нас нагнали два стотонника с преображенцами, один из которых ушёл вперёд. А вскоре и мы отправились в Каму. В устье Белой нас поджидало стойбище — башкиры собрались, чтобы приветствовать государя. Большая белая юрта, конные удальцы, показательные выступления лучников, бешбармак и слоёные сладости на меду. А тут ещё и Фёкла подошла на своём "Пескаре" — положила на карту путь по реке до Уфы и составила подробную лоцию. Лиза сразу вспомнила о том, что она рисовальщица, и мы отлично посидели за уточнением карт.
Дальше, идя вверх по Каме, мы остановок не делали до самого Нижнечусовского городка. Там отстояли молебен в часовне, где получал благословение ещё сам Ермак Тимофеевич. Оттуда рванули прямиком к устью Койвы, откуда государь сразу отправился к реке Туре на поезде из крошечных вагончиков, влекомых пусть и небольшим, но настоящим паровозом. Вот тут и стало понятно, куда его так упорно тянуло.
— Да уж! Вот диковина, так диковина! — радовался он, как мальчишка, обходя локомотив на станции Бисер, где заливали воду и грузили дрова. Странный народ эти цари. Не первую неделю едет в барже, которую тянет существенно более совершенный двигатель, а тут поди ж ты! Если дымит и пыхает паром, так сразу вызывает уважение.
Случились тут и вогулы, в чьи переносные жилища Пётр заглянул. Угощения тоже отведал и побеседовал с туземцами — те по-русски вполне нормально объяснялись. Вкусная у них рыба. Лизавете же приглянулись берестяные туеса.
— Тоже ведь мои подданные, — рассуждал государь. — Сколько народов, столько и обычаев. Жалко, что на олене не проехался — боялся раздавить.
— В Архангельске зимой на самоедских нартах прокатишься. Они иногда не только оленей, но и собак запрягают, — улыбнулась Лиза.
Идти вниз по Туре в Тобол Петра отговорил Строганов. Мы только что осмотрели доменную печь, которая уже не штукофен и даже не блауофен, а похожа ну, что была на картинке в учебнике химии — она даёт на выходе сплошной чугун. Так вот, после осмотра её мы обедали в тереме с окнами, через которые открывался вид на гору Благодать. Тут-то и высказал Григорий Дмитриевич мысль о том, что дальше на восток нужно двигаться не путешествием, а боевым маршем. Джунгары, кыргыз-кайсаки и иные обитатели Великой Степи часто бывают настроены деструктивно. Лесные народцы тоже русских не жалуют, потому что те, которые для меня "мы", обирают их нещадно.
— Я и предки мои, сколько трудов положили, пока замирили всех на землях Строгановым жалованных! Ведь буквально целое войско приходится содержать! А всё равно, то там набегут, то тут наскочат. Твои-то, Софья, людишки оттого до Тобольска добегают, что опасаются туземцы шайтан-челна да фальконетов, кои дальше бьют, чем их стрелы долетают. Так ведь и сами воеводы, что по крепостицам сидят, тоже люди суровые, и порядки свои блюдут строго. Прокурором-то в этих местах медведь, а закон — тайга, — вздохнул Григорий Дмитриевич.
Обратно до Чусовой мы снова ехали поездом. Пусть и не по железной дороге, а по брусовке, но на самом прямом участке машинист разогнался до тридцати километров в час. Это было перед подъёмом, где состав закономерно замедлился. В Каму вернулись в сопровождении ещё одной колёсной баржи. Строганов себе купил и на лето нанимает двух шарманщиков в Карачарове. А сам любит порулить. Он ведь далеко не старый — где-то за тридцать. Сам он человек глубоко верующий — церкви каменные возвёл в Соликамске и Сольвычегодске. Может и не сам он, а кто-то из его родственников, но храмы достойные.
Завернули в Соликамск, который стоит на старой дороге через Урал, ведущей в Верхнетурье. Опять молебен, застолье, беседы с воеводой и иными именитыми людьми. А потом пошли мы через две Кельтмы на реку Вычегду благоустроенным каналом. Меня интересовали шлюзы — так они самые простые, вроде ворот. Причём первый был настежь распахнут — только северный сдерживал воду, но превышение уровня оказалось небольшим, сантиметров десять. Дальше вниз по течению бежали быстро. Погода ясная, ночи лунные, река знакомая, да ещё и навигационные знаки по берегам подсказывают наилучший путь.
В Котласе государь крепко пристал к Гарри Смиту и Аптекарю с вопросом о нержавейке. Там не всё просто — чугун для неё выплавляют из смеси трёх руд. Все три — железные, но в каждой свои примеси. Выделить эти примеси химикам пока не удалось, поэтому плавки на заводике, что расположен у реки Сысолы, ведутся исключительно по рецептуре, установленной опытным путём. А вот в конверторе чугун продувают воздухом не просто так, а не позволяя азоту, избавившемуся от кислорода, уходить. И заканчивают процесс, добившись давления в двадцать атмосфер. Сразу поясню, что и печь, и тигель, и трубка выполнены из платины. В одной плавке получается килограммов пятьдесят нержавеющего металла, хорошо поддающегося холодной штамповке. Штампы приходится делать из тигельной стали.
Эвристичненько, в общем, но круто просто до жути. Государь, как увидел ложку из этого сплава — сразу себе забрал и потребовал вторую для Лизы. Он к Рисовальщице хорошо относится и всячески заботится и о ней, и о сынишке — два месяца в одной лодке плывём, так что успели заметить.
А потом Пётр выложил на стол золотую монету, где на одной стороне изображена царевна, а на другой он и брат его — два царя.
— Сестрица велела отчеканить сей золотой, да раздать в награду за крымские походы. Я было прогневался, что она и себя сюда втиснула, а потом переменил настроение. Это надо же было выдумать такое! Двух царей на трон посадить и себя не забыть. Я этими монетами и Катькин экипаж пожаловал, так они, охальники, что измыслили — золотую петельку сверху припаяли и на одежде носят. Вот, мол, какие мы отважные да заслуженные. И не отберёшь — сам давал. Да и мне почёт, что ценят награду. Вот ведь подлая ты англичанка — постоянно меня озадачиваешь.
Так скажите мне, умельцы, — поворотился он к
