Терг озадаченно потер переносицу.
— Хочешь сказать, она помогает вам не сорваться?
— Точно. В первый раз нам сложно: новый мир, новые ощущения, память о прежней жизни при первом перевоплощении недоступна, а желаний-то о-го-го как много. И потянуться, и удрать от остроухих типов, от которых буквально несет магией, и загрызть кого-нибудь, потому что голод поистине зверский, а иногда даже хочется найти себе па… короче, слишком много всего обрушивается. Некоторые с непривычки и кинуться могут. А Бел… — По губам охотника скользнула странная улыбка. — Еще ни разу не было, чтобы она кого-то упустила. Как рыкнет, бывало, да как двинет по морде, собьет с ног, а потом швырнет на землю и ткнет носом… но говорит при этом так ласково, так тихо, что поневоле прислушаешься. И как дивно она пахнет…
Шир мечтательно вздохнул.
— Мрр. Никто в мире не пахнет так, как Бел. У эльфов от нее мигом крышу сносит, люди чуют эту магию слабее, но тоже с трудом справляются, а мы… Мы ощущаем ее лучше всех и не поддаемся ее чарам благодаря тому волку, что сидит внутри и всякий раз напоминает о стае.
— Гм, — задумчиво обронил Ланниэль. — Выходит, на самом деле это стая спасает вас от ее силы?
— Когда нас много, то каждому достается лишь малая часть ее магии. А это уже можно вынести. Потому-то мы и стойкие.
— Но сейчас ты один…
— Это не имеет значения, — усмехнулся перевертыш. — Стая поддерживает меня даже на расстоянии.
— Однако человеком тебе все равно трудно? — продолжал допытываться молодой маг. — Ты ведь все равно чувствуешь ее магию?
— Да, — признал Шир. — Но слабее, чем вы. А когда зверем, то и вовсе чуть-чуть.
— А Таррэн?
— А что Таррэн?
— Считаешь его своим хозяином? — осторожно уточнил Ланниэль, не слишком представляя, как такой деликатный вопрос воспримет охотник.
Однако тот лишь охотно кивнул.
— Разумеется. Я ж зверь, хоть и наполовину. Только я его чувствую немного по-другому: хозяин как… маяк, что ли? — на секунду задумался Шир. — Знаешь, как будто ты долго бредешь в темноте, путаясь в ряске и боясь утонуть, но потом видишь впереди огонек, чуешь запах жилья и с надеждой спешишь к нему, забыв про холод и усталость… Это странно — будучи человеком, рассуждать о том, что ощущаешь, когда бегаешь зверем. Но я именно так его и чувствую, куда бы ни пошел и что бы ни делал. Когда он есть, мы точно знаем, ради чего живем и к чему стремимся.
— Теперь не так? — быстро уточнил Стрегон, и Шир мигом помрачнел.
— Да. Теперь света впереди больше нет. Только запах и остался. Да еще Тор. И Белка… а что будет дальше, один Торк ведает.
Братья ненадолго замолчали, переваривая услышанное. Замолчал и Шир, о чем-то глубоко задумавшись. Новые подопечные Белки тоже не порывались вступать в разговоры или делиться с кем-либо всем тем, что накипело. А Тирриниэль неожиданно спросил:
— Кто водит вашу стаю?
— Сейчас — я, — без промедления, но со странной искрой в глазах отозвался Шир. — Раньше был отец, до него — дед… наш род очень давно связан с золотыми. Так давно, что только Бел, наверное, и помнит. Ну и владыка Тирраэль, конечно, потому что помнит то время, когда под Драконьим хребтом стояли заставы.
— Твои предки были Стражами?
— Конечно.
— Гончими? — после недолгого колебания предположил Тиль, и охотник обнажил в понимающей усмешке острые зубы, а когда подметил, как дернулся при этих словах Стрегон, и вовсе оскалился не хуже хмеры.
— Да. Но меня не поэтому слушает стая: мало иметь именитых предков, чтобы заставить повиноваться перевертышей. Для этого нужны сила и воля, такие, чтоб никто не усомнился в твоем праве, а если и усомнился, то тут же отполз на брюхе с извинениями.
Лакр недоверчиво покосился.
— И часто у вас случается, что вожака пытаются сместить?
— За последние двадцать лет? Ни разу.
— А сколько ты водишь стаю?
Шир хищно оскалился.
— Как раз столько и вожу.
— Кхм, — громко кашлянул ланниец и на всякий случай отодвинулся подальше. — А тебе не кажется, что все это как-то слишком уж… по-волчьи?
— По-звериному, хочешь сказать? — насмешливо покосился на рыжего перевертыш.
— Что-то в этом роде.
— Так мы и есть звери. Что ты хочешь от кровожадных монстров?
— Я этого не говорил, — пошел на попятный Лакр. — Я просто имел в виду, что…
— Да знаю я, что ты имел в виду, — небрежно отмахнулся Шир. — Но мы привыкли. В Проклятом лесу невозможно выжить без стаи, а у нас такая стая есть. И все остальное, включая твои сомнения и непонимание, не имеет значения.
— Все равно, — пробормотал ланниец, отводя глаза. — Не хотел бы я так жить: в стае, среди здоровущих волков, не смея рот раскрыть против еще более здоровенного волчары…
Охотник странно кашлянул, но смолчал. А Лакр повел плечами, словно от холода, и, подсев к побратимам, погрузился в невеселые размышления. В его голове никак не укладывался сам факт, что разумное существо может считать себя зверем, да еще быть вполне довольным этим обстоятельством. Более того, готов хоть сейчас агитировать за вступление в их волчьи ряды, а тем, кто будет сопротивляться, надает мохнатой лапой по морде, чтобы, значит, слушали старого вожака.
Хотя какой он старый? Белка сказала, что ему под пятьдесят, а с виду больше тридцати и не дашь. Впрочем, кто их, перевертышей, разберет? Если и в самом деле живут до двухсот лет, как святой Урантар, то, может, для него это — самый расцвет сил? Лакр задумчиво поскреб подбородок. Интересно, а как проходит инициация? Что такого делают владыки эльфов, после чего из простого человека вдруг получается волчара? Магия крови замешана? От прежних оборотней что-то еще осталось? Неужели капелька такой крови — и все, за какие-то считаные дни охотники обретают совершенно новый облик, силу, скорость? Забавно было бы посмотреть, как это происходит, и узнать,
