— Да заткнись ты уже! — крикнул он… и проснулся.
Макс, редакционный водитель, крепко сжав руль, прокладывал путь по раздолбанной извилистой дороге — фары то и дело выхватывали валуны и поваленные деревья на обочине.
— Андрюха, с тобой все нормально? — спросил он испуганно. — Гена тоже дрыхнет, вы как спустились, сразу оба и завалились. Ты всю дорогу мямлишь ахинею беспрестанно. Что-то там прекратить… Это про свалку, наверное.
Андрей понял, что никто его не будил и не тряс, он просто бился плечом о холодное стекло.
— Прилично выпили, раз водку назад не принесли? Хотя… — водитель втянул носом воздух, — запаха нет. Странно.
Андрей глянул в лобовое стекло — но определить, где они проезжают, не смог.
— И давно мы спустились?
— А ты не помнишь? Во дает. Минут двадцать назад. То-то я смотрю, вы какие-то странные оба. Как прибитые. Я посмотрел, с виду целые, у Гены камера на шее болтается — значит все в порядке. Сели и захрапели. Ни слова не сказали. Но вы же брали водку с собой на взятки аборигенам, я и подумал, что выпили. Тем более, такой холод.
Андрей силился вспомнить, как они ушли, как спускались по склонам, усеянным стеклом, арматурой, ломаными досками — один раз оступиться хватит, чтобы наверняка угодить в больницу, если не в морг — но, тем не менее, на них нет и царапины. Только этот запах… Андрей поднес рукав куртки к лицу и сморщился.
— Удачно хоть? — водитель посмотрел в зеркало заднего вида. — Узнали, что за вонь? Когда начало смеркаться, я даже испугался, вокруг тени ходят, бомжи или кто это — залез в машину, закрылся — но так еще страшнее, как будто кто-то наблюдает за мной, ждет пока закемарю. Тьфу ты, мать его за ногу! Чтоб я еще раз сюда поехал, даже не проси! — он сильнее вдавил педаль газа. Было видно, что ему не терпелось убраться отсюда подальше и побыстрее.
— А сколько мы там пробыли? Уже, наверное, часов десять вечера?
Водитель покосился на Андрея.
— Вы и правду там чего-то нюхнули, раз не пили. Тогда где водка? Сейчас пять часов, а пробыли вы там всего час. Еще не хватало.
— Час? — Андрей не мог поверить его словам.
— Ну, может минут сорок. Не больше. Мы кружили вокруг, Гена фотографировал, потом нашли дорогу с северо-восточной стороны, остановились. Вы начали взбираться на гору мусора, хотя я сразу сказал, что дело гиблое. Резко стемнело, как это сейчас бывает и почти сразу вы вернулись. И то хорошо, что не пришлось лезть за вами. Хотя я бы и не полез.
— И что, вот так просто спустились, и все? Ничего не говорили?
— Кажется… я впотьмах не разглядел, вроде бы кто-то вас провожал. С собаками. Жуткие псы. И худые. Я залез в машину от греха подальше. Боюсь бродячих собак.
— Мы все узнали, — сказал Андрей сдавленным голосом. — Похоже, это химические отходы. Их привозят по ночам под усиленной охраной. Так нам сказала одна… местная.
— А-а-а, — протянул Макс, доставая сигарету и щелкая прикуриватель. — Тогда все понятно, почему вы такие… — он сдавленно кашлянул, — ну и вонь же тут, наверное, ветер опять на город идет.
Он прикурил и вцепился в руль. Когда они миновали указатель «Город — 15 км», в кармане куртки Андрея зазвонил телефон.
Из радиоприемника шелестел умиротворяющий джаз, Андрей смотрел в окно, и падающие снежинки в свете фар убаюкивали, гипнотизировали. В вечернем сумраке плыли отражения бурелома по краям дороги, черные ветхие лачуги, застывшие в безвременье, и редкие фигуры людей, больше похожие на приведения, бредущие неизвестно откуда и куда.
День стал вечером, а вечер стал ночью в один миг — так всегда происходит в конце ноября. В отражении бокового стекла он вдруг явственно увидел ту женщину — в черном платье, подчеркнуто торжественном, будто не с фермы она только что явилась, а с аристократического бала; она держала дочку за руку, а за ними — в дверях, стояли две огромные худые собаки, Тифон и Ехидна. Дочка, протягивала Андрей чашку чая — он потянулся за кружкой, чтобы освободить ее от этой ноши, но, когда их пальцы соприкоснулись, он взглянул ей в глаза и замер, не в силах пошевелиться.
Это была его дочь. Саша.
Машину тряхнуло на колдобине и видение стерлось, провалилось в небытие мертвенно-холодной ночи.
Звонка-то и не было, он не сразу понял, что его беспокоит, а когда понял, испугался, что не успеет достать телефон, отчаянно вибрирующий во внутреннем кармане куртки.
— Алло, — сказал он в трубку. Надпись на экране сообщала: «Нет ID абонента».
— Андрей Лосев? — спросил безжизненный женский голос, который мог принадлежать и роботу-информатору. Такими голосами не впаривают быстрые займы до получки, очередную финансовую пирамиду, не рекламируют таблетки для похудания и даже не сообщают о размере задолженности перед банком — этот голос был предвестником. Каждый человек хоть раз в жизни слышал его — в телефонной трубке, за дверью квартиры, или сидя на приеме у доктора, который старательно прячет взгляд. Таким голосом провозглашают торжество неизбежности.
Он ответил, вцепившись правой рукой в пластиковую пассажирскую ручку.
— Да, это я.
— Час назад в отделение реанимации поступила ваша дочь, Саша Лосева с диагнозом «анафилактический шок», предположительно после проведения вакцинации. — Механические слова проникали ему в голову и там вибрировали невыносимым эхом. Он слышал их словно со стороны, а тело его, начиная снизу — немело, погружаясь в могильный холод — он чувствовал, как что-то ужасное, мертвое приближается к его сердцу и точно знал, если оно затянет его, то пути назад не будет. — Вы меня слышите?
Макс повернул голову и посмотрел на Андрея. Тот сидел смертельно бледный, таращась в темноту.
— Эй, — сказал он. — Тебе плохо, Андрей? — он похлопал его по ноге.
— Я… слышу, — прохрипел Андрей. — Где… что с ней? Она жива?
Голос издалека кашлянул и продолжил:
— Она жива, вовремя проведенные реанимационные мероприятия спасли ей жизнь. Она в городской больнице. Пока без сознания.
— Я сейчас приеду, — выдавил
