— Пожалуй, это лучший вариант. Вряд ли нас будут там искать, даже если кто-то вдруг и вспомнит, что все здания института объединены подземными коммуникациями.
— Газзаев знает про это. Но… будем надеяться, что у него куча других дел.
Трошин сходил в кабинет, отыскал связку ключей, вышел позвякивая. Лукин нагнулся под стол, подобрал шокер и сунул в карман.
— Кажется все. Вернуться вряд ли получится, по крайней мере сегодня. Берите, все, что может пригодится. Ключи от машин, одежду. На улице мороз, — сказал Трошин. — Идем?
Они вышли в коридор, постоянно оглядываясь. Здание звенело пустотой и выглядело это вдвойне странно.
Золотов замыкал тройку.
Внезапно он остановился.
— Я, пожалуй, останусь, — вдруг сказал он. — Что-то мне нехорошо. Он и правда горел, лицо покраснело, покрылось пятнами, из носа текло ручьем, из горла то и дело вырывался натужный кашель. — Заприте меня в своем кабинете, я буду следить за вами по камерам.
Трошин внимательно посмотрел на него.
— Э, да ты простыл… как же это вдруг, прививку не делал?
— Да все я делал, — отозвался Золотов. — Пройдет. — Он резко нагнулся и чихнул.
— Будь здоров, — сказал Трошин и посмотрел на Лукина.
— Как думаешь?
Лукин пожал плечами.
— Да пусть сидит, не особо он и нужен, особенно в таком состоянии. Один чих и нас могут услышать — в подвале, наверняка, сильное эхо.
Трошин скептически кивнул, его брови сошлись, он нахмурился. Оставлять Золотова одного, да еще и в своем кабинете ему явно не хотелось.
— Ладно, — наконец сказал он. — Мы тебя закроем, может быть, забаррикадируйся изнутри. Или… закройся лучше сам. — Он протянул Золотову ключи от кабинета. — Вдруг тебя припрет. В подвале камер нет и даже если бы были, ты никак и ничем помочь нам не сможешь, связи нет. Посиди, подумай, может вспомнишь, где еще в здании может быть мобильник. — Он оглянулся на Лукина. — Илья, ты готов?
— Да. Идемте.
Они подождали, пока Золотов, беспрестанно шмыгая, закроется в кабинете. Лязгнул замок.
— Хорошо ему, сейчас нальет коньячка и будет смотреть на наши передвижения, — сказал Трошин.
— Кто его знает, — ответил Лукин. — А если вернется Гаврилов? Что он с ним сделает?
Они уже спускались с третьего этажа по боковой лестнице. Пустое здание административного корпуса выглядело безжизненно и даже пугающе. Висящие знаки бактериологической опасности, хотя здесь они, по идее, не должны были висеть, добавляли острастки.
— Это Газзаев развесил, — уловив взгляд Лукина сказал Трошин. — Мол, чтобы не бродили посторонние. Особенно любопытные морды из групп тестирования. Это они поначалу скромные да напуганные, но проходит неделя-другая, где только их не обнаружишь, от пищеблока до спецхранилищ, куда вообще посторонним приближаться нельзя. Он мне неоднократно жаловался.
Лукин хмыкнул.
— Я был против свободного перемещения людей, следовало бы запереть их в одном корпусе, но меня никто не послушал. Свобода, свобода. Дай нашему человеку свободу, он в любой секретный бункер под семью замками проникнет.
Они спустились на нулевой этаж. Вход со стороны первого этажа был перекрыт — опять же по настоянию службы безопасности. Сверху на них смотрела камера и Лукин помахал в ее мерцающий зрачок.
У входа в подвал стояли большие синие двухсотлитровые бочки с трансформаторным маслом для подстанции, старые двери, оставшиеся после ремонта, покосившиеся вращающиеся кресла, ожидающие вывоза на свалку, листы оконного стекла, обернутые бумагой с двух сторон, кипы журналов, газет и книг, списанных из библиотеки — все это находилось в относительном порядке, хотя и было покрыто слоем пыли.
Трошин достал ключ.
— Надеюсь, мы не заблудимся, — сказал он. — Я, честно говоря, там был всего пару раз, когда принимал институт. Да и то, спустился вот тут, — он открыл железную дверь, на которой также висел знак биологической опасности — ярко-оранжевый трилистник с окружностями, — постоял и что-то мне расхотелось инспектировать дальше. По идее, тут есть указатели. Строили в советское время, это бомбоубежище выдерживает прямое попадание ядерной бомбы до пяти килотонн.
— Слушайте… — Лукин вдруг остановился. — А вам не показалось ничего странного в поведении Золотова?
Трошин нащупал выключатель на стене, щелкнул тумблером. Помещение за железной дверью осветилось тусклым желтым светом. Серые бетонные стены, лестница, уходящая вниз, знаки, показывающие направление движения в случае эвакуации.
— Золотова? — Трошин скривился. — Честно говоря… когда я увидел его там… под столом, у меня было желание чем-нибудь съездить по его довольной физиономии.
Лукин едва заметно усмехнулся.
— Я не совсем об этом. Почему он отказался с нами идти? Ведь оставаться там одному как бы… опасно. Особенно, после того, что мы увидели. Эти люди ни перед чем не остановятся, какова их цель, не ясно, и он, вместо того, чтобы идти с нами и получить шанс, решает остаться. Сомнительное решение.
— Я ему после всего случившегося вообще не доверяю, — ответил Трошин. Они начали медленно спускаться по довольно крутой лестнице, держась за стенку. — Кто бы мог подумать, что он был готов продаться «Фармапрому»? Я ведь его прочил на свое место, этот вопрос практически решен с акционерами. И тут на тебе!
Лестница закончилась, они повернули налево и обнаружили там еще одну, спускающуюся еще глубже.
— О черт, — ругнулся Лукин. — У меня клаустрофобия.
— Просто не думай об этом, — посоветовал Трошин.
— Как это, не думай? — Лукин показал рукой на еле светящийся фонарь, затянутый паутиной. Было холодно, но теплее, чем на улице. Он порадовался, что не снял свою куртку и сейчас не дрожал от холода. — Нужно быстрее дойти до третьего корпуса. Надеюсь, нас никто не встретит по пути.
— Это вряд ли, — сказал Трошин. Он до сих пор не мог отделаться от картины, увиденной в кабинете Золотова: обнаженная Вера под столом, раскинувшая тонкие руки, словно крылья, и его заместитель, красный, как рак, склонившийся над ней. Что он с ней делал? Что можно делать с мертвым человеком? Господи… — Может и хорошо, что он с нами не пошел, мало ли, что у него на уме.
— Лаборатория на третьем этаже. Актовый зал на первом.
