Лукину, конечно, была приятна похвала Коптева, потому что он самолично взял на себя ответственность и в последний момент упросил редактора городского портала, где работал Лосев, поговорить с журналистом, убедить его участвовать в тестировании. Вряд ли Лукин смог бы сам это сделать.
— Я узнал, что он сильно пьет… и подумал, что… возможно, его присутствие помогло бы нам разобраться, что же случилось на самом деле. Его генная карта, индивидуальные особенности. И он сам, может быть…
— …понял, что не все еще потеряно, — сказал Коптев. — Ибо по мере, как умножаются в нас страдания Христовы, умножается Христом и утешение наше.
Лукин посмотрел на подчиненного.
— Что-то такое я и имел ввиду, — неожиданно сказал он.
— Второе послание к Коринфянам, стих первый, — сказал Коптев. — По правде говоря, я не знаю, что он чувствует. Не дай Бог перенести такое. Ходят слухи, его жена была против прививки, но он в последний момент… подписал-таки разрешение. Представляете? — Он покачал головой.
— Как думаете, он справится?
Коптев пожал плечами, посмотрел в окно, где заходящее солнце тонуло в верхушках роскошных сосен. Сентябрь только начинался, но месяц пролетит быстро, придут холода, снег покроет все вокруг и начнется настоящая, безумная работа на пределе сил.
— Он же не знает, что попал сюда не собственной воле? Он думает, что сам принял решение.
— А разве это не так?
Коптев усмехнулся.
— Нам всегда кажется, что решение принимаем мы сами, тогда как на деле же — все давно решено кем-то свыше. Вы за него все решили.
Лукин поежился. Коптев с его цитатами из Библии, оказывающимися точными, словно специально написанными именно для этого момента, горящими, пылающими, источающими самую суть — порой вызывал в нем суеверный страх.
— Я всего лишь оставил визитку, — сказал внезапно пересохшими губами Лукин. Он только что думал в нелестном свете про Коптева, раздающего визитки бога на земле — и кто он такой, чтобы судить других. Чья рука двигала его рукой, когда он набирал номер Лезнера, выпрошенный у Трошина…
— В любом случае, на мой взгляд, он справится. Я посмотрел его медицинскую карту, — Коптев кивнул на экран компьютера. — Учитывая, что он пил почти год не просыхая, у него здоровье как у студента физкультурного института. Продуктов распада этанола не обнаружено, фосфатидилэтанол, который держится в крови до трех недель — на минимальном уровне. Так, что у этого парня есть запас пороха, о котором, он, возможно, не знает сам. И… эта его особенность… Он уникальный. Как и его дочь.
— Возможно… — сказал Лукин. — Время покажет.
Но он знал, что боль, эта главная сигнальная система, — душевная, не физическая боль, сидит где-то внутри него и как она отразится, сумеет ли Лосев совладать с ней, направить в нужное русло, — зависит только от него самого.
Андрей столкнулся с Машей на следующий день в столовой. В меню значился борщ, гречневая каша и грудка индейки, овощной салат из свежей капусты, огурцов и помидоров, заправленный оливковым маслом, компот или чай на выбор с булочкой. Почти как в обычной столовой, — подумал Андрей, отходя с подносом от стойки — только платить не надо. Тут же стоял стол с фруктами, как только что-то заканчивалось, работники кухни выносили новые.
Погруженный в свои мысли, он чуть не налетел на девушку — она только вошла и теперь озиралась — новое место сбивало ее с толку. До сегодняшнего дня завтрак, обед и ужин доставляли им в палаты. Выглядела она смущенной, как и в тот первый раз, когда попросила у него ручку.
— Ой, — сказала она. — Я вас чуть не сбила, простите!
Андрей, увернувшись, поставил поднос на ближайший свободный столик.
— Не успели. Я проворный. — Он улыбнулся. — Там, — указал он рукой в угол зала, — можно взять поднос, потом идете к стойке, накладываете до отвала самого вкусного сколько хотите, можно хоть бидон картофельного пюре, никто слова не скажет, заливаете все это подливой, не забываете пару рубленых бифштексов, салат из морепродуктов, черный кофе, свежесмолотый и свежесваренный сорта арабика.
Она улыбнулась, инстинктивно приложив руку к пояснице.
— Да, побаливает, — сказал Андрей. — Мне уже полегче, значит и у вас скоро пройдет. Поднос помогу дотащить.
— Я смотрю, ваш выбор слегка отличается от того, что вы мне расписали.
— Это вам для аппетита. Но пюре там и правда есть.
Маша кивнула и направилась за подносом.
На светлой стене столовой, выдержанной в футуристическом стиле, как и весь третий корпус, висели салатовые стрелочные часы, квадратные и круглые пластиковые столики окружали оранжевые и зеленые стулья — очень удобные, как успела оценить все еще побаливающая после укола поясница.
Удивительный контраст по сравнению с административным зданием, где они подписывали договор — там каждый уголок, каждый квадратный сантиметр дышал прошлым, совком, пахло давно ушедшей страной СССР и даже деревянный герб, висевший, наверное, со дня основания института, никто не собирался снимать. Андрей тогда подумал, что все исследовательские институты похожи — в них десятилетиями ничего не меняется, они как саркофаги, хранят одни им известные тайны.
Каково же было его удивление, когда они попали в третий корпус, снаружи, — совершенно точная копия первого, но зато внутри… ультрасовременный научный центр, какие он видел только по телевизору.
Маша подошла через несколько минут — ее выбор ничем не отличался от выбора Андрея.
— А мы любим одно и тоже, — сказал он, кивая в сторону подноса. — Кстати говоря, я компот не очень. В десятом классе проиграл спор и пришлось выпить три литра варева из сухофруктов. — Он скривился. — Знаете, зачем детям дают этот компот?
Она покачала головой:
— Нет.
— Чтобы желудок хорошо работал. Понимаете?
Маша рассмеялась.
— И вы…
— Ага. Поэтому компотом могу поделиться совершенно бескорыстно, если вдруг вы его любите по какой-то причине.
— Спасибо.
Андрей поднял стакан с мутноватой коричневой жидкостью.
— Ну, за то, что мы прошли.
Ее брови взлетели вверх.
