Никто не в силах был отрицать очевидного — Крестовый поход уже увенчался успехом. Вопрос оставался лишь в том, насколько велик он будет и какие конкретные плоды принесёт каждому из участников. Зато проигравший в этой войне уже был известен — султан Баязид II, власть которого заметно пошатнулась, но ещё оставалась достаточно крепкой, чтобы прислушиваться к нему и вести переговоры с его тайным посланником. С тем, кто раньше был бароном Клодом дю Шавре, бежавшим в Османскую империю, наделав больших долгов, а к тому же оказавшись замешанным в нехорошую историю с парой убийств и отнюдь не на честных поединках. Теперь, разумеется, он был не Клодом дю Шавре, а шевалье Карлом де Шарде. Имя было выбрано похожим на изначальное, чтобы самому не путаться. Опасений же встретить здесь, в окрестностях Авиньона и самом городе кого-то из прежних знакомых почти не было — слишком далеки для того родные края близ Суассона.
Зато опознать в настоящем французе по крови и воспитанию прислужника османского султана, уже успевшего принять ислам и даже обзавестись самым настоящим гаремом… невозможно. На службе у Баязида II Клод дю Шавре обзавёлся новым именем, приобрёл иные привычки, манеру держаться, говорить. Вдобавок иной выбор одежды, изменившаяся причёска, усы… Нет, не после почти десятка лет вдали от Франции!
— Сеньор д’Амбуаз, — склонился в слишком уж глубоком для француза поклоне дю Шавре, тем самым подтверждая, что османские привычки достаточно глубоко проникли в его душу. — Угодно ли, чтобы я, тень пославшего меня великого правителя, подтвердил свои полномочия?
— Не угодно, — сделал отстраняющий жест де Ла Тремуйль, смотря как бывшего француза со смесью брезгливости, неприязни и интереса. — Граф де Граммон уже проверил всё, что было нужно. Ознакомился и с той бумагой, которую лучше больше никому и не видеть. Потому не будем медлить. С чем вы прибыли сюда, барон?
— Милостью моего повелителя…
— Знаю, что вы давно лишились прав на титул и земли своих предков, — добавив гримасу неприязни, процедил маршал. — Я лишь проявляю учтивость, может быть излишнюю. Вашему султану были сделаны… предложения. Что он поручил вам передать моему сюзерену?
Не дожидаясь ответа. Луи де Ла Тремуйль развернулся и двинулся к массивному креслу. У него не было желания стоять поблизости от бывшего барона, а вот сесть самому, в то время как султанский посланник останется стоять… Это могло и должно было показать разницу их положений. Не маршала и беглого барона, а представителей французского короля и османского султана. Сейчас именно последний находился в куда более печальном положении. Война пылала на землях империи, а вовсе не королевства. Да и армия с флотом были боеспособны у Людовика XII, а не Баязида II. Случись битва при Подгорице несколько позже и не стань известны её результаты до сегодняшней встречи… О, тогда бы маршал Франции проявил бы куда большую учтивость по отношению к тайному посланнику османского султана. Сейчас же всё было иначе. Не столько из желания показать своё превосходство, сколько из необходимости. Хоть Луи де Ла Тремуйль и не сталкивался слишком часто с османами, но он заранее побеспокоился узнать побольше о них и тех, кто им служит.
Показная готовность всеми возможностями принизить всех и возвысить себя. Чрезмерная жестокость и готовность подчиняться тем, кто покажет силу и жестокость ещё большую. И постоянная готовность вонзить нож в спину любому, даже собственным отцу и матери, лишь бы получить от этого выгоду. Именно поэтому на сегодняшней встрече с посланцем Баязида II маршал, чтобы достойно выполнить поручение своего короля, обязан был использовать любую слабость иной стороны, даже ту, которая являлась слабостью лишь там, у османов.
— Султан Баязид II, хан, властитель Дома Османа, султан султанов, хан ханов, предводитель правоверных и наследник пророка Владыки Вселенной, поручил мне быть при дворе короля франков Людовика II и в беседах с придворными его своими ушами, глазами и языком.
— Так говорите, дю Шавре! Пожелания моего короля были переданы вашему султану, пусть и на словах.
— Властитель Дома Османа согласен, считая условия справедливыми. Если республика Венеция выйдет из войны, это будет принято с благосклонностью, а король франков станет другом султана султанов.
— Это было после Лефкаса, но до Подгорицы, барон, — в голосе маршала Франции ощущалась заметная доля яда. — В знак благосклонности моего монарха к вашему повелителю, я передаю вам важные сведения. Чезаре Борджиа, король Италии, поддерживаемый своим отцом, хозяином Святого Престола, запросил у христианских государей помощи. А если побеждающий в войне просит помощи, то лишь для того, чтобы сделать свою победу абсолютной! Португалия обязательно вышлет как корабли, так и войска. Англия и Венгрия тоже склоняются поддержать крестоносцев. Часть Венгрии уже участвует, поскольку Янош Корвин, правящий в Славонии, уже на ваших, османских землях со своим войском.
— Это уже давно известно.
— Молдавия не откажется вернуть себе потерянные земли. Польша и великое княжество Литовское достаточно в недавнем времени пострадали от набегов крымских татар. А Крым — вассал Османской империи, дю Шавре. Пусть Баязид II быстрее получит эти вести и задумается над тем, сколько новых бед готовы обрушиться на его империю.
Посланник султана начинал чувствовать себя совсем неуютно. Если хотя бы часть из сказанного де Ла Тремуйлем была правдой, империю могло ожидать очень тяжёлое время. Клод дю Шавре по понятной причине получал самые последние известия о происходящем с османской стороны. И они были печальнее некуда. Разгром армии великого визиря Давуд-паши и её последующее бегство дорого стоили султанской власти. Вдобавок к тридцати с лишним тысяч прямых потерь разбежались почти все вспомогательные войска и даже часть тех, на кого, казалось бы, султан мог рассчитывать. Вместе с рыщущими в прибрежных водах кораблями флота крестоносцев, приведшими в упадок торговлю, топящими или захватывающими почти все идущие в османскую империю корабли и корабли собственно османские это пугало слишком многих.
А напуганные подданные способны доставить бед даже сильному правителю. Уже заговорили — и вовсе не тихим шёпотом — о необходимости заключения мира с врагами, оказавшимися столь грозными. Только эти самые враги — а особенно главные, Испания и Италия — совсем не стремились заканчивать
