— Хорошо… Кресла мне и герцогине, будьте любезны, — попросил я, зная, что именно вежливые и без приказных интонаций слова быстрее всего приводят к результату, одновременно показывая отношение монарха не к слугам, а к соратникам, пусть и обычным по сути воинам охраны. — Не представляю, как можно вместо них использовать эти… подушки или как там их называют. Им место в спальне или когда рядом девицы, но чтобы при обсуждении чего-то важного… И как только вы, Стефан, умудрились привыкнуть настолько, что это стало столь непринуждённым.
— Время. Долгие годы и необходимость, — с резким акцентом, тщательно подбирая слова, но всё же на латыни произнёс босниец. И вновь перешёл на османскую речь. — Дозволено ли будет задать Вашему Величеству вопрос?
— Разумеется. А уж отвечать или нет — это мне решать.
Невесёлая такая попытка улыбнуться. Понял, что шансы получить ответ на что-то действительно важное в его положении невелики. Замолчит ли? Ограничится чем-то средним, не шибко важным и нужным? Или всё-таки рискнёт задать действительно интересующий его вопрос, пока неизвестно, какой именно? Будем посмотреть, но уже в более комфортном положении, сидючи в кресле, которое доставили чуть ил не в мгновение ока. Эх, бытие монаршей особой дает +100 к комфорту даже тут, в этом не самом уютном историческом отрезке. Надо лишь грамотно пользоваться возможностями, вместе с тем не впадая в излишества. Сложно, но можно.
— Вашему Величеству нужен в живых только один из нас? И сейчас вы решаете, кто будет более полезен…
Умный ренегат попался. Удивлён ли я этому? Нисколько, все ранее собранные сведения по персоне Стефана Херцеговича Косачи свидетельствовали о его уме и прямо-таки таланте не тонуть при любом «шторме» в мутных и грязных водах османского двора. Готовность прикрываться кем угодно также присутствовала в полной мере. И чутьё на опасность. Пусть оно не сработало, когда Ахмет-паша вообще вызвался — или же согласился, не отговорившись, к примеру, болезнью — участвовать в этом посольстве, зато вляпавшись в кучу свежего навоза, сразу почуял, как можно выбраться оттуда пусть смердящим, но всё же живым.
— Надо же на кого-то из вас двоих переложить полную вину убийства Селима, — брезгливо посмотрела на предателя своей крови Бьянка, для усугубления веса слов играющаяся с гарротой. Пользоваться этой стальной удавкой она умела так себе, но вот демонстрировать её наличие кой-кому из весьма несимпатичных ей людей в последнее время повадилась. — Или ты, или твой дружок Коджа. Но он великий визирь и больше подходит. Громкое имя, положение… огромное ведро нечистот на всю вашу Османскую империю.
— Моя верная подруга порой не склонна с красивым словам. Они у неё отнюдь не для всех. Но по существу всё сказано верно. Мне выгоднее оставить в живых вас и переложить всю вину на Давуд-пашу. Прежде он, само собой разумеется, выдаст всё, что ему известно из интересующего меня. Вы же не только расскажете, но и собственноручно изложите множество секретов на бумаге. К тому же там будет упоминаться моё имя как человека, к которому вы обращаетесь как к своему хозяину и покровителю. Думаю, дальнейшие пояснения излишни?
— Баязид всё равно может меня убить, как только я вернусь в Стамбул и расскажу ему… что вы мне прикажете рассказать, — тут Стефан правильно уточнил касательно того, что именно будет рассказывать, в каком ключе.
— Мы позаботимся о том, чтобы у него не возникло такого желания. Да и вашу ценность в глазах султана повысим так, что труп будет для Баязида лишь упущенной выгодой. А он, при всех своих многочисленных недостатках, в большинстве ситуаций способен здраво оценивать происходящее. А посему начнём. Бьянка, достань-ка тот лист, который мы заблаговременно составили. Предел желаемого от империи, а также черта, за которую мы не станем отступать… в новых то обстоятельствах.
Стефан лишь тяжко вздохнул, целиком и полностью осознав, что никуда ему не спрятаться и не скрыться от нового положения. Если, конечно, хочет оставаться живым и хорошо живущим. А очередное предательство… переживет. Старый, опытный перескок.
Зато нам с Бьянкой, равно как и Мигелю, и прочим, предстояла длительная, серьёзная работа. Выжимка информации, устранение одного из двух источников так, чтобы оное послужило на пользу ещё и нашему свежезавербованному агенту. Прочее…
В любом случае можно было сказать одно — вот теперь война с Османской империей точно закончится на мажорной ноте. Дипломатическая победа как жирная точка после череды побед на суше и на море. И возрождение эпохи Крестовых походов, пусть и с несколько иными лозунгами, целями, средствами их достижения. Борджиа, с которыми я уже давненько стал полностью себя отождествлять, вновь рванули на несколько ступеней вверх по лестнице славы, власти и силы. Ибо или Цезарь или никто!
Эпилог
Франция, Авиньон, октябрь 1495 года
Пришло время. Новое, не в пример тому, что было несколько лет тому назад. И пусть теперь Джулиано дела Ровере находился не в Риме, а в Авиньоне, но главное одновременно и осталось неизменным и сильно поменялось…Снова шло голосование на выборах понтифика. Но теперь не было столь ненавистного ему Родриго Борджиа, а все или почти все собравшиеся поддерживали именно его. Поддерживали, ибо видели именно в нём того, кто способен был противостоять алчности и безмерной тяги к светской власти всего рода Борджиа.
Голосование уже началось. Более того, главы цистерцианцев и картезианцев уже проголосовали за него, Какое право они имели голосовать? Особенные времена, особенные решения. Что им, что генеральному магистру Братьев-проповедников Генриху Крамеру было обещано становление кардиналами сразу же после конклава. А пока они, как наиболее верные дети церкви могли и должны были присутствовать и участвовать в выборах, дабы придать им больший вес.
— Генеральный магистр Ордена Братьев — проповедников Генрих Крамер, за кого отдаёте свой голос на этих выборах нового викария Христа? — звучит голос назначенного распорядителем выборов архиепископа Руана Жоржа д’Амбуаза, который тоже должен стать кардиналом в ближайшие дни, равно как и ещё несколько французских архи- и просто епископов.
