— Поступление информации в поле стазиса, — произнесла глава отдела, положив трубку. — Вы хотите сказать, что смогли выявить причину данного феномена?
Вместо ответа Нуарейн извлекла из второй, лежавшей на её коленях, папки несколько листков и положила их на стол. Жрица пробежала взглядом столбики данных и недоумённо посмотрела на своего уже почти бывшего стажёра.
— Зависимость плотности потока информации от степени отражательной способности поверхности вашего саркофага?
Нуарейн кивнула:
— Моё личное дело должно содержать исчерпывающую информацию по этому поводу.
Глава Первого отдела отложила отчёт в сторону и сплела пальцы в замок.
«Вот оно. В очередной раз, но сейчас серьёзнее всего. То, о чём я говорила Светлову. И как теперь выкручиваться? Как признаться, что я — всего лишь тупая исполнительница, которой почти ничего не говорят в её отношении? А, ну их всех!..»
— Ваше личное дело засекречено даже от меня, Нуарейн, — твёрдо произнесла Жрица. — Единственная доступная мне информация о вашей истории заключается в обрывочных сведениях, полученных на личном уровне.
Повисла короткая пауза. Затем протеже Светлова встала со своего места, сделала шаг в сторону и застыла, рассматривая прихотливый узор на деревянной двери.
— В таком случае я не вижу ничего удивительного в том, что вы, равно как и ваши специалисты, раз за разом допускаете значимые ошибки, — холодно произнесла она. — Недостаток информации в совокупности с тем, что вы занимаете должность, не подходящую вам по складу характера и мышления, является дестабилизирующим фактором.
— Что вы имеете в виду? — интонации Жрицы сравнялись по температуре с речью её визави. Нуарейн обернулась и пристально взглянула в глаза своей собеседницы. Жрица впервые за все их личные встречи увидела на этом точёном лице проявление эмоций. Это было лёгкое, почти незаметное недоумение.
«Только не передавить и не сделать её личным врагом. Пусть она задумается над самой мыслью, а не над тем, кто подал её. Грубо нельзя, но это и так её занимает, так что можно рискнуть».
— Исходя из вашего личного дела и психопрофиля, вы занимаетесь не своим делом, госпожа Жрица. Нет нужды реагировать на это столь эмоционально. Сказанное мной — не более чем констатация факта. Если вы дадите себе труд проанализировать события последних лет, увязав их со своими действиями, то придёте к тому же выводу.
Ещё одна пауза. Жрица отвела взгляд, и Нуарейн поняла, что добилась необходимого эффекта.
«Последний штрих, после которого она окончательно поймёт, что дело не во мне. Дело в ней».
— «Совмещение данных и отсутствие личной пристрастности», госпожа Жрица, не более того. Первый постулат вашего отдела, сформулированный вами же. — Нуарейн помолчала. И продолжила с теми же нейтральными интонациями: — Через пятнадцать минут у меня назначена встреча с главой Третьего отдела, в котором будет проходить моя дальнейшая стажировка. Я ещё нужна вам, госпожа Жрица?
— Нет, — через силу выдавила хозяйка кабинета. — Благодарю за работу.
— Сотрудничество с вами было очень приятным и познавательным, — заученным тоном сказала бывшая стажёр Первого отдела. Она направилась к выходу из кабинета, но, взявшись за ручку двери, остановилась на мгновение и оглянулась.
«Я должна убедиться. По звуку голоса, по взгляду, по движениям рук. Здесь меня научили этому лучше, чем где-либо и когда-либо. А для этого надо что-то сказать».
Фраза родилась без усилий:
— Надеюсь, анализ ваших характеристик не будет воспринят вами предвзято.
— Не беспокойтесь. Вы делали свою работу. — Жрица уже вполне овладела собой, а потому в её голосе не было ничего, кроме профессиональной мягкости. Нуарейн кивнула и покинула кабинет.
Глава Первого отдела взяла со стола листки с последним отчётом своей временной стажёрки и уставилась невидящими глазами на ряды цифр. Тем же взглядом обвела кабинет, украшенный к Новому Году тематическими изображениями последнего столетия. Резко выдвинула ящик стола и взялась за лежавшую там бутылку с прозрачным содержимым.
«Хватит. Если даже она видит… Да катитесь вы все к такой-то матери. Будем действовать методом Воина. Прежнего».
Когда Жрица сделала первый глоток прямо из горлышка, на столе треснула бронзовая, увитая побегом омелы чернильница, и иссиня-чёрная жидкость медленно потекла через трещину, заливая лежавшие рядом бумаги.
Жрице было всё равно.
* * *Чуть меньше года до драки в баре «Великое Древо». Место действия определить невозможно. Утро.
— Мне кажется, я начинаю сходить с ума, Син. — Нам откинулся на спинку деревянной, грубо сколоченной лавки и прищурился на алые отблески, робко прикасавшиеся к заснеженным горным вершинам. Невероятной высоты пики резко выделялись на фоне светлеющего неба. Муж и жена сидели на балконе невесть какого этажа здания, которое Нам, за неимением иного слова, обозвал замком. Квартерону было глубоко наплевать, чьими руками и по какой архитектурной системе возводили эту крепость, главным оставалось одно: здесь его супруга и сын были в полной безопасности. Остальное, как выражался Вит, являлось «незначительными мелочами». Даже расположение здания не в родном мире. Единственное, что ещё имело значение, — холод, безраздельно царивший в этой местности, но с ним успешно справлялись меха отличной выделки, в изобилии устилавшие лавку и служившие основным материалом для местной одежды.
Син нахмурилась. Фраза, которую Нам бросил небрежным тоном, явно была сказана всерьёз, не для лишней показухи.
— Если тебе кажется, что твои визиты ко мне расшатывают психику, так, может быть, лучше их прекратить? — Она повела рукой. — Все эти иные Грани, углы времени, благодаря которым ты всё равно видишь сына раз в несколько месяцев…
— Дело не в этом, — мягко оборвал её квартерон, машинально поглаживая пальцами повязку на лице. — Пойми меня правильно: переходы через Грани, моя сила, даже рост моего сына — со всем этим довольно просто справиться. Для сноходца уж точно. А вот напряжение, которое я переживаю сейчас там… Я не жалуюсь. Я просто тихо схожу с ума. Мне приходится просчитывать варианты действий в борьбе с существами старше и могущественнее меня настолько, что страшно вообразить. Я был обычным молодым раззвездяем в двадцать, стал довольно обеспеченным бездельником, отягощённым только тем, что мне было интересно, к тридцати. А сейчас я сижу в Токио, заключив совершенно безумный договор с действительно страшными людьми. Договор, который мне лично пришлось подписать кровью,
