Метрах в двадцати от сарая мы увидели газон, вокруг которого стояли с полсотни шезлонгов. На них полулежала еще одна группа волонтеров. Их обучала медитации очкастая девушка в синем сари, стоя в центре газона. «…и запомните, – донеслось до нас, – если во время митинга или шествия вы попали в руки полиции, не пытайтесь отбиться или как-нибудь сопротивляться. Вам за это дадут сроки, а им квартиры. Никакой ответной агрессии. Ваши мышцы полностью расслаблены. Представьте себе вареные макароны и будьте ими. Пока вас волокут, мысленно занимайтесь аутотренингом. Повторяйте за мной: мои руки тяжелеют… мои ноги тяжелеют… моя жопа тяжелеет… и пусть эти волки позорные надорвутся, запихивая меня в автозак…»
– Натуральный йог, Элла Мурашова, – объявил тезка. – Отрицает государство, поэтому работает без сертификата. С тех пор как Наждак уговорил ее стать консультантом, наших уже не сажают по двести тринадцатой, часть два. Раньше после каждой демонстрации хотя бы штук десять «водолазов» могли напроситься по шлему и потом справлять новоселье. Но теперь им пшик…
Едва газон с шезлонгами остался позади, мы почти уперлись в два сарая, расположенных друг напротив друга. Один, повыше и покороче, обозначался крупной белой литерой «М». На том, который был ниже и заметно длиннее, нарисовали огромную «П».
– Та-ак, – задумчиво произнес Вилли Максович, рассматривая буквы. – Это не сортир. Размер обеих построек слишком велик, вторая буква сомнительна, да и вообще сортир я уже засек при входе. Та-ак. Ну и что это у нас за ребус?
– Скажете тоже – ребус, – улыбнулся Кеша. – Просто два ангара для дирижаблей. У Наждака их пока два: «П» – «Пронька», «М» – «Михей», оба формально не наши, а взяты в аренду на 99 лет, поэтому по суду их нельзя конфисковать. «Пронька» – совсем допотопный динозавр, без автоматики. «Михей» – цеппелин поновее, с разными девайсами, но тоже, конечно, старье.
– Дирижабли? – оживился Фишер. – Это уже кое-что! Вооружение на них имеется, хотя бы оборонительное? Пулеметы, мортиры… катапульты, в конце концов? Вам же надо защищаться.
– Вот и Митя Верховцев, наш главный аэронавт, предлагал Наждаку поставить катапульты, – вздохнул тезка. – Но Андрей Антонович ни в какую: оружие, говорит, здесь должно быть нелетальным. В результате ограничились маврикийскими дронтами. Собрали донейты и закупили пять штук. Три для «Проньки», два для «Михея». Полетные качества дронтов – на тройку с минусом. Лучше курицы, хуже фазана. Зато бомбическая мощь, я вам скажу, у них адская, Митя проверял. Когда дронт планирует с высоты, у него стресс, а когда у него стресс, он гадит феноменально: разлет фекалий и общая площадь поражения – метров двадцать как минимум. Может, и больше, но Верховцев второй раз испытывать не стал, побоялся уделать весь лагерь… Если хотите, я вам дронтов потом покажу, они тут недалеко, в вольерах.
– Спасибо, не надо, – поспешно открестился Вилли Максович. – Птицы-говнометы не моя стихия, вчера моему плащу и так досталось от голубя. А вот сами дирижабли я бы осмотрел.
– Запросто, – кивнул Кеша, – но не сейчас. Ангары заперты – значит, Митя уже ушел в штаб.
– А нам туда не пора? Мы не опоздаем на встречу с Наждачным? – Едва только я вспоминал о времени, ко мне возвращались и мысли о Лине. Я почти физически чувствовал, как секундная стрелка неумолимо описывает круг за кругом. Пять секунд протикало, еще десять, тридцать, вот уже целая минута убежала, а я бестолково топчусь на месте и не сделал пока ничего полезного.
– Все в порядке, – успокоил меня Кеша. – Штаб отсюда метрах в двадцати, успеем…
По литографиям и карикатурам я более-менее представлял себе, как выглядит Андрей Наждачный и, торопливо войдя в палатку, понял, что он еще не появился. Обстановка в штабе, как и во всем лагере, была спартанской: под потолком висела лампа в простом абажуре, под лампой – круглый деревянный стол без скатерти и десяток табуреток. Народа в этот час собралось немного. Мы поздоровались, присутствующие вразнобой ответили, и поскольку привел нас Кеша, никто не стал любопытствовать, кто мы и зачем здесь. Пришли – значит, надо. Мы сели на свободные табуретки, и тезка начал шепотом объяснять, кто тут кто.
Из всех штабных мы с Фишером знали только Доскина, прочих видели впервые. Выяснилось, что рыжая девушка в форме сестры милосердия – Кася Явор, пресс-секретарь Наждачного, а щекастый мужчина в старинной шахтерской робе и каске – адвокат Алексей Жадов. Двоих Кеша уже упоминал во время своей экскурсии: бородатого дядьку в одеянии мушкетера и кроссовках – замначальника штаба и кандидата физматнаук Марка Валькова, – и носатого брюнета в римской тоге, шефа местного воздушного флота Митю Верховцева. Несколько особняком держался пожилой джентльмен в двубортном ретрокостюме, галстуке-бабочке и пенсне. С бесстрастным видом он листал какой-то журнал. Тезка шепнул, что это консультант команды Наждака по всем наукам, а еще главный спец по отлову особой категории ворюг: диссертационных. Едва Кеша назвал его имя, Витольд Раткевич, я тотчас же вспомнил легендарного диссероборца Витольда, о котором нам в ФИАП рассказывал всезнающий Саня Белкин. Еще до того, как я поступил на работу в Инспекцию, Витольд служил там совместителем в отделе плагиата. Пока он ловил за руку мелких чинодралов, нашему Ромодановскому удавалось так-сяк его прикрывать. Но когда в списках плагиаторов начали возникать депутаты, губернаторы и прочие шишки, Лев Львович получил сильнейший втык и категорический приказ – уволить смутьяна немедленно. Вскоре, по словам Белкина, Витольда поперли и из Академии наук, с основного места службы. Саня считал, что Раткевич давно перебрался в Англию или в Штаты, а он, представьте себе, тут, в штабе…
– Всем привет! – Полог резко распахнулся, и в ярком солнечном прямоугольнике возник черный силуэт. – С вами Андрей Наждачный. Я вижу, Кеша привел к нам гостей, очень рад… жаль, что вижу я в данный момент пока лишь одним глазом… Прошу не пугаться!
С этими словами Наждачный вступил в штабную палатку. Он был одет в камзол, спортивные брюки и тапочки. Литографии в целом не обманывали: лет сорока, высокий рост, широкие плечи, крепкие челюсти, тонкие губы. Но самым главным и самым заметным отличием от всех парадных и непарадных портретов Андрея Антоновича Наждачного оказалась черная повязка на его левом глазу. Из-за нее лицо приобретало вид и героический, и комический одновременно.
– Андрюшенька, что с тобой? – ахнула пресс-секретарь Кася Явор.
– Что случилось, командир? – вскочил со своей табуретки Вальков.
– Спо-кой-стви-е! – Взмахом руки Наждачный усадил обратно всех, кто уже поднялся с мест. – Это не происки врагов, а производственная травма. Поэтому я слегка задержался. Как вы знаете, я люблю жестикулировать, когда выступаю. Обычно я осторожен во время записи и держу дистанцию, а тут сплоховал. Под конец записи наклонился над
