Народ зашумел, как мне показалось слегка ошалело. Ничего, освоятся с новыми концепциями очень быстро. Чувствую, тут еще появится свое поколение Детей Цветов. Что ж, кто-то пойдет в хиппи, кто-то будет играть джаз, кто-то займется Освобождением, кто-то своим бизнесом, кто-то физическим или интеллектуальным трудом. Пусть. Каждый должен найти свою комфортную нишу в жизни. Лишь бы не устраивали гражданских и прочих войн. Они так утомляют (шутка).
— Как-то это не похоже на уведомление о предстоящем прорыве плотины.
Я обернулся к Сандро и шепнул в ответ:
— Директор плотины решил сначала сделать рекламу будущей пользы от устройства на плотине электростанции, а потом уж всем миром бросимся спасать ее от разрушения.
Великий Князь пожал плечами.
— Тебе виднее. Смотри только, чтобы народный энтузиазм не разрушил плотину раньше. Ты играешь с огнем. И многие тебе этого выступления никогда не простят.
— Что ж, на войне как на войне, мой дорогой военный министр.
* * *МОСКВА. ДОМ ПРАВИТЕЛЬСТВА РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ. 15 (28) марта 1917 года.
Следующие два дня я провел в инспекционных поездках, посещая с Высочайшим визитом полки, расквартированные в Москве, военные и кадетские училища. Пить с общей массой не пил (не считая обычной рюмки на банкете с начальством), но сказал и обещал многое. Не столько обещал что-то персонально, сколько продолжал линию, заявленную на собрании в Георгиевском зале. Но сказано было мной лично, и Высочайше подтвержден был курс на Освобождение. В общем, два сумасшедших дня по укреплению личной власти и профилактике мятежей были позади. Доклады служб безопасности подтверждали, что настоящий момент нет серьезной опасности участия войск и училищ в новой столице в возможном мятеже. Обещания и плюшки розданы, сомнительные кадры сняты со своих должностей и отправлены на фронт (часто с повышением), их места заняли офицеры новой волны, прошедшие фронт и участвовавшие в подавлении мятежа против моего Величества.
И теперь я мог перевести дух и потратить полчаса царского времени на простое созерцание. А вид на город и Кремль отсюда открывался просто потрясающий. И если на сам город я мог посмотреть и с кремлевской стены или даже с любой из башен крепости, то вот на Кремль вот так можно было взглянуть лишь отсюда. Разумеется, если не считать церковных колоколен, коих в округе было предостаточно.
Было что-то эпичное в этой сцене. Конечно, я не мог не исполнить свою прихоть и вот теперь я сидел в кресле на каменной балюстраде и глядел на Москву. За моей спиной стоял Нечволодов и ждал моего слова. Не хватало только шпаги, воткнутой между плитами в качестве стрелки солнечных часов, и аналогия была бы полной.
Впрочем, в отличие от классической сцены, дело все же происходило не летом, вокруг меня на этой крыше, как и по всей Москве лежал снег. Хотя голубое небо и яркое солнце все же намекали, что весна уже близко и близится время перемен. Легкий ветерок лишь слегка холодил кожу лица, и нахождение на крыше Дома Пашкова не доставляло мне особых неудобств.
Разумеется, посвящать премьера в мотивы своего сидения на крыше я не стал. Это сугубо мое, маленькая частица той жизни, которой уже нет и не будет. Впрочем, я устроил в Москве куда больший переполох чем свита Воланда, но это и понятно. Пусть абсолютного могущества у меня поменьше, но вот потрясений я устроил куда больше.
Газеты бесновались, на площадях и в парках собирались возбужденные толпы, великосветские круги бурлили, рабочие митинговали, крестьяне устраивали стихийные сходки, землевладельцы настороженно рассматривали приглашения на совещание в Совет Министров, гадая о том, какой еще пакости ждать от нового Царя и нового правительства.
В общем, мнения в обществе разделились диаметрально — от возбужденного восторга до глухой ненависти. Курлов даже докладывал о начинающих зреть заговорах, но пока все было на уровне общих разговоров и многозначительных намеков.
Как и ожидалось, всякого рода интеллигентская тусовка и прочие труженики искусств, в основном, встали на мою сторону, предвкушая открывающееся огромное поле деятельности и не менее огромное финансирование. Всякого рода демократическая публика аплодировала практически стоя, лишь отдельные голоса предостерегающе восклицали, но везде и всегда есть профессионально недовольные, тем более в творческих кругах. Есть такие персонажи, которые всегда против и всегда в оппозиции к власти и к мнению большиства.
Впрочем, главной оппозиционеркой выступила Вдовствующая Императрица, устроившая мне сцену после окончания приема. Ее аж трясло от негодования. Я выслушал все, и то, что я гублю дело отца, обещая этим скотам Конституцию, и то, что я настраиваю против себя опору трона — дворянство, и то, что великие дворянские дома никогда мне не простят такого унижения и возвеличивания черни, и вообще, как я мог такой ужас замыслить и почему я не посоветовался с ней?
Короче говоря, пришлось ее мягко одернуть, хотя я понимал, что она говорит лишь то, что говорят в высшем свете. Для них я действительно переворачивал привычный для них
