И вот теперь он сидел, прислонившись к старинной кирпичной кладке, и судорожно дышал, стараясь быстрее прийти в себя. Да, это не запасной Финляндский полк, шуток тут не понимали. Они, как приговоренные к казни, имели тут прав меньше, чем бегавшие под ногами крысы. И лишь то, насколько успешно они выполняли задания, могло отложить казнь. Причем, никакой виселицы или расстрела им не полагалось, их просто могли пристрелить, как собаку. Как говаривал капитан Мещерский, по документам их давно уже расстреляли, как дезертиров.
На самом деле, нужно было бы радоваться, что и в самом деле не расстреляли, ведь в действительности, Андрей попался именно как дезертир, причем по-глупому так попался, да еще и застрелив при этом кого-то из патруля. И, конечно же, хватило глупости дать взять себя живым. Впрочем, в тот момент Попов не знал об ужесточении кары для дезертиров, а тут на тебе — смертная казнь. Как альтернатива — служба в 13-м особом инженерно-строительном батальоне, где жив он будет ровно столько, насколько будет послушен и полезен для государства. Вот что ему оставалось делать?
Эх, знал бы чем закончится, лучше бы на фронт отправился искупать, ведь за измену их и не казнили вроде. Подумаешь, запасной Финляндский полк отправили "искупать" на фронт, так ведь, вроде как, война в затишье перешла, наступлений вроде и не предвидится пока, а там, Бог даст, может и уладится как-то. Так нет же, не пошел Андрей на фронт, гонор, вольницу свою решил показать. Ну, и где эта вольница? Каторжные цепи да гиря на ногах, вот и вся вольница.
— Пошто разлегся! Марш разбирать завал!
Попов содрогнулся от крика, смешавшегося с лаем разъяренной собаки, которая рвалась с поводка, пытаясь ухватить его хотя бы за пятку. Поспешно подтянув ноги, Андрей двинулся в сторону кирпичного завала, из-под которого торчали ноги менее везучего арестанта.
Обломки сгружались в носилки, которые подносили арестанты из числа ослабевших и не годных к тяжелому труду. И тут Попов услышал сказанное тихо и сквозь зубы одним из арестантов:
— Ночью не спи. Разговор имеется.
* * *МОСКВА. ДОМ ИМПЕРИИ. ОВАЛЬНЫЙ ЗАЛ. 28 марта (10 апреля) 1917 года.
— Что ж, княгиня, признаюсь, я тронут вашим искренним порывом. Действительно, прекрасные дамы нашего Отечества все еще не в полной мере могут проявить себя, слишком велики предрассудки и косность многих представителей старого поколения. Верю, что именно "Закон о Служении" во многом исправит эту безобразную ситуацию. Я сегодня же подпишу повеление, дозволяющее женщинам служить в воздушном флоте, да и, вообще, в боевых частях. То, что раньше было исключением, не должно более быть чем-то неординарным. Когда прекрасная дама берет в руки управление стремительным аэропланом, что может быть прекраснее? Настоящие девы-воительницы, которые явились нам из сказаний, в этом нет никакого сомнения.
— О, Ваше Императорское Величество!
Княгиня Долгорукова захлебнулась в верноподданническом восторге.
— Нет, сударыня, нет. Обращайтесь ко мне Ваше Служение, прошу вас.
— Ваше Служение!
Княгиня чуть в обморок не упала от восторга. Что ж, скромность иногда украшает, не так ли?
— Итак, решено! Я сегодня же подпишу все полагающиеся случаю бумаги и завтра же в газетах выйдет мое повеление об уравнении женщин во всех правах.
— Ваше Служение!
— Ступайте, княгиня, и ни о чем не беспокойтесь. Империя и Император вас всецело поддерживают в этом деле. Честь в Служении!
— На благо Отчизны!
Окрыленная Долгорукова покинула мой кабинет, дабы нести в высокосветские массы свой неописуемый восторг от меня такого… эм… ну, в общем, от меня такого. А я же пока позволил себе устало откинуться в кресле.
Что ж, вести с Западного фронта заставляют беспокоиться. С одной стороны, все, вроде как, и по плану, дальше второй линии обороны союзникам нигде прорваться не удалось, но, с другой стороны, Британии и, в особенности, Франции, пока удается поддерживать в массах некий щенячий восторг, умело фильтруя информацию, и драконовской цензурой не позволяя плохим вестям с фронта смущать почтенную публику. Благо Мостовский и граф Игнатьев сумели наладить взаимовыгодное взаимодействие с прессой нейтральных стран, в первую очередь, американской. Нет, не буду умолять заслуги господ Суворина и Проппера, но в первую очередь именно граф Игнатьев и лишенный (не без моего участия) всяких комплексов капитан Мостовский, сумели порезвиться во Франции на всю катушку, привлекая все мыслимые и ранее не мыслимые средства и способы влияния на ситуацию и общественное мнение.
Ну и что же, что русское посольство в Париже окружено и у Мостовского нет возможности его покинуть? Это было понятно изначально и меры соответствующего характера были приняты заранее. Вопрос лишь в том, чтобы отлаженные ранее неофициальные связи продолжали эффективно работать, а так, я получал через Суворина и его "подчиненного" и "ушедшего в отставку по состоянию здоровья" полковника Вандама, руководившего неофициальной "газетной" внешней разведкой, сведений никак не меньше, чем через военную разведку или тот же МИД.
К тому же, сам граф Игнатьев благополучно растворился в лабиринтах Парижа и уже несколько дней как перешел на нелегальное положение. А учитывая доступ к какому объему средств ему организовал Мостовский, в том числе и ради этого прибывший во Францию, и какой карт-бланш он получил, то можно только предполагать, во что именно выльется такой вот мой "штурм города", тем более что "ослик" так же сейчас вне поля зрения полиции и служб безопасности Французской Республики. А невзрачные "ослики" на воле часто куда более опасны, чем породистые "рысаки", запертые в стенах.
Равномерный гул привлек мое внимание. В голубом весеннем небе плыл над Москвой дирижабль, молотя винтами воздух. Плыл он так низко, что всем вокруг было видно красное полотнище, развивавшееся под ним на натянутом грузом тросе. Красное полотнище с восьмилучевой Звездой Богородицы в центре. Знамя Служения реяло над столицей Империи.
Глава 17. Время удивляться и время удивлять
МОСКВА. КРАСНАЯ ПЛОЩАДЬ. 28 марта (10 апреля) 1917 года.
Немцы меня удивили. Опять. И снова неприятно. Нет, первый их сюрприз был вполне благосклонно мной принят. Это когда они вдруг присоединились к моей инициативе "Сто дней для мира". Это было уместно. Это было приятно. Это здорово укладывалось в мою игру, а потому, да еще и перегруженный текущими проблемами, я не придал этому особого значения — ну, случайность, бывает и покруче в этой жизни. Сложилось так, ну и слава богу. Но, как говорится, пардоньте, один раз — случайность, а вот повторно…
А вот повторно все пошло совсем не так. Ну, не помню я в известной мне истории
