Красный.
Я распахнула глаза, и воспоминания о последних нескольких часах лавиной обрушились на меня.
Убежище. Та девочка. Люди в черном. Винтовка.
Меня поймали.
Мои руки… я попыталась поднять их, нащупать, что так сжимает мой затылок. Мужчина – это его рация шипела у меня над головой – волок меня по камням, корням и колючим кустам. Все, что ниже талии было тяжелым, точно камень, а верхняя часть тела словно соткана из воздуха, и я вообще не была уверена, что существую целиком.
Внезапно земля подо мной стала мягче и ровнее. В руках и ногах заструилась кровь, наполнив их болезненным покалыванием. Одной рукой мужчина держал меня за шиворот, скручивая воротник рубашки, пока я не начала задыхаться.
– Оуэн! Оуэн, нет!
Туман расползался, заполняя ночь, клубился, размывая тени. Я снова сильно зажмурилась, пытаясь прогнать дурноту. Когда снова я открыла глаза, я не увидела дома.
Но я увидела мальчишку лет тринадцати, который вышел на тропу, встав между нами и Убежищем. Бледный, в белой рубашке, Оуэн был похож на привидение. Легкая мишень.
Я цеплялась ногами за землю, пытаясь помешать тащившему меня солдату. Впереди наемники в черном усмиряли свой извивающийся, непокорный груз. Дети пинались и царапались, а солдаты смеялись. Они смеялись над нами.
Почему никто не использует свои способности?
Я снова попыталась отыскать в своем сознании серебряную нить, но не нашла ничего, ничего, ничего. Я не чувствовала электронные устройства моего врага – с тем же успехом я могла пытаться расслышать его сердцебиение.
«Они не могут», – осознала я. Их сила так же блокирована, как и моя.
Что это могло быть? Звук, который никто из нас не заметил, или какой-то неизвестный токсин, который впрыснули в туман, – и часть нашего сознания оказалась закрытой от нас. Миллион разных причин, но результат оказался одинаковым для всех нас. Впервые за десять лет я не могла выпустить на волю свое второе «я». Оно исчезло.
«Они забрали это у нас», – прошептал тот непокорный голос.
Нет. Даже без наших способностей мы вовсе не были беспомощными. Я извернулась, надеясь, что застану солдата врасплох, и он ослабит хватку. Потянувшись назад, я вцепилась обломанными ногтями в руку, которая волокла меня за собой. Но мои пальцы ощутили не кожу, а толстую грубую ткань.
Наемник перехватил меня поудобнее, еще туже стянув ворот моей рубашки. Я дернулась и напряглась, безуспешно пытаясь вдохнуть. Тьма заволокла мое зрение, тело обмякло. Дышать стало немного легче.
– Гляди, вот еще, – произнес грубый мужской голос, явно развлекаясь происходящим. Шла ли речь обо мне? Или он имел в виду Оуэна?
Отчетливый и острый запах дыма коснулся моих ноздрей. Неужели они решили поджечь дом, чтобы окончательно разрушить все хорошее, что здесь было.
А затем огонь вспыхнул у меня за спиной. Жар волнами расходился по моей влажной одежде, гладил мою кожу, не обжигая ее.
Мужчина издал истошный вопль, и я снова погрузилась во тьму. Когда мое зрение прояснилось, я увидела, как расцветает пламя у него на груди, поднимаясь к его голове пылающей золотой волной.
Эта блокировка затронула не всех. Оуэн… У Оуэна остались его силы.
И это все, что мне нужно было знать. Я откатилась в сторону, чувствуя, как сжимается желудок от запаха горящей плоти, перевернулась и попыталась встать на колени.
Тем временем воздух наполнился стонами и проклятьями. Наемники, тащившие детей по тропе, вспыхивали один за другим, взвывая, как стая волков, когда пламя начинало пировать на их телах. «Они похожи на свечки на праздничном торте», – пронеслось в моей голове.
Огонь полыхал так ярко, с такой опустошительной интенсивностью, что вскрики мгновенно обрывались, когда пламя проникало в легкие.
Освободившиеся дети устремлялись к дому. Похоже, никто не пострадал – разве что получил пару тычков и пинков от солдат.
Дети неслись мимо мальчика, стараясь держаться подальше. А тот все так же стоял на тропе, с безразличным видом глядя на очертания солдат, которые уже превратились в жуткие обугленные скелеты, разбросанные на земле. Ветер раздувал огонь и нес его от останков к дому. Пламя уже подбиралось к стенам и крыльцу.
– Оуэн! – крикнула я, вскочив на ноги.
Мальчик повернулся ко мне.
«Вот почему», – прошептал тот же темный голос. Вот почему было так легко принять те правила, которые учредили для нас Круз и ее правительство. Вот почему я продолжала сомневаться, повторяя чужие аргументы в пользу новых ограничений для таких как мы. Вот почему люди всегда будут бояться, и вот почему мне казалось, что мы должны довольствоваться жалким подобием свободы, которое нам оставили.
Никто не должен обладать такой силой.
Никто не должен быть наказан за то, что воспользовался своей силой, чтобы защитить себя и других.
Это было ужасно.
Это было необходимо.
Я сделала еще один шаг к нему, чувствуя, как все сжимается внутри. Это же ребенок. Он просто ребенок.
Он держит всe под контролем. Его не нужно контролировать.
– Оуэн, – мягко позвала я. – Достаточно…
Пламя, поднимавшееся от дома до самого неба, подсвечивало лицо Оуэна теплым сиянием.
Но вот его взгляд снова стал осмысленным. И внезапный страх наполнил его глаза – детский страх.
– Всe в порядке, – проговорила я, протянув ему руку. – Ты в порядке…
Дверь Убежища с грохотом распахнулась и закрылась.
Мы оба повернулись, но Оуэн оказался быстрее. Двое мужчин спрыгнули с крыльца, вытаскивая оружие, но успели сделать лишь шаг в нашу сторону, когда одного охватило шипящее пламя.
Ослепленный огнем и дымом наемник зашатался, крутанулся на месте, ударился об одну из деревянных опор крыльца и упал.
Я не могла пошевелиться. Я больше не видела того солдата – перед глазами стояла Мэл. Я снова оказалась в Пенсильвании и видела Защитников, репортеров, случайных свидетелей, разорванных на части взрывом.
«Прекрати, прекрати, прекрати». Я тряхнула головой, отгоняя дурноту. За несколько секунд языки пламени охватили крыльцо и дотянулись до ближайшего дерева. Второй солдат, застыв на
