— Ах, чудесная выйдет ночка, — улыбнулась своим мыслям герцогиня. Подойдя к карете, принялась толкать неподвижно сидящего на козлах кучера.
Не сразу, но все же удалось привести слугу в чувство.
— Ваша светлость! — испуганно подскочил на месте юноша и принялся в страхе озираться. — На нас напали! Где? Где они?!
— Успокойся, — перебила паренька самозванка. — Это была просто шутка.
— Какая шутка? — не переставая вертеть головой из стороны в сторону, пробормотал, ежась, возница.
— Неудачная! — рассвирепев, гаркнула ее светлость, но тут же взяла себя в руки и терпеливо объяснила: — У друзей моего мужа… хм, довольно своеобразное чувство юмора.
— Да они же меня чуть не убили! — вскричал мальчишка и демонстративно потер затылок, которым его от души приложили о мостовую. — Нужно срочно рассказать обо всем господину!
— Завтра расскажешь, — борясь с желанием стукнуть паникера чем-нибудь тяжелым, чтобы снова потерял сознание, мрачно бросила лжемаркиза. — А сейчас поехали домой. Я устала.
Очевидно, вспомнив, с кем разговаривает, юноша стушевался. Морщась от боли в затылке, распахнул перед госпожой дверцу экипажа и помог ее светлости забраться внутрь. Вернувшись на козлы, дернул поводья, подстегнув одного из вороных скакунов маленьким хлыстом.
Карета помчалась по улицам, овеянным дыханием ночи, а правящий экипажем парень все ломал голову, что же произошло после нападения липовых разбойников и где пропадала маркиза.
Опаль немного волновалась, но к волнению этому примешивалось и радостное нетерпение. Сколько она не видела Морана? Со дня дуэли. Чувственные сны, еженощно посещавшие ее, были не в счет.
Девушка трепетала от одной только мысли, что вновь окажется в объятиях стража. Предвкушала, как будет наслаждаться его любовью, его ласками. А после, когда яд начнет действовать, откроет ему правду.
Горькую смертельную правду.
Когда карета остановилась возле двухэтажного отеля Ла Рийер, ее светлость, изнывая от нетерпения, не стала дожидаться помощи кучера. Подобрав пышные юбки, выскочила из кареты и поспешила в дом, переполненная радостным возбуждением. Не обращая внимания на приветствия слуг, стремглав взбежала по лестнице. Замерла на самой верхней ступеньке, гадая, где же находятся хозяйские покои.
У дверей, украшенных искусной резьбой, Опаль снова остановилась. А когда толкнула створки, поняла, что очутилась в будуаре маркизы. Из него прошла в смежную спальню и окинула комнату заинтересованным взглядом. В дальнем углу заприметила большое напольное зеркало. Опаль не сумела отказать себе в удовольствии еще раз полюбоваться на лицо заклятой соперницы. Которая наверняка сейчас скулит, как побитая собачонка, и молит о пощаде. А может, уже мечтает о спасительном забытье.
— Ваша светлость, господин, узнав, что вы вернулись, искал вас, — раздался за спиной звонкий голос служанки.
Д’Альбре улыбнулась. Все складывалось как нельзя лучше.
Обернувшись к курносой пышногрудой девице, жестом подозвала служанку к себе.
— Помоги-ка мне раздеться. И принеси все мои сорочки.
Присев в поклоне, служанка достала из шифоньерки сложенную аккуратными стопочками одежду для сна. Остановив свой выбор на фривольной полупрозрачной сорочке с глубоким декольте, отороченным по краю тончайшим кружевом, Опаль позволила себя раздеть. Велела распустить волосы. С пренебрежительной гримасой наблюдала за тем, как служанка вытаскивает шпильки из смоляной копны, которую ее светлость всегда находила слишком вульгарной. Как и пухлые, чересчур яркие губы Александрин. По мнению герцогини, истинная красавица, в жилах которой течет голубая кровь, обязана быть светловолосой, на худой конец — рыжей.
А обладать иссиня-черной шевелюрой — это для простолюдинок. Но, похоже, его светлости нравилось…
Почувствовав укол ревности, Опаль тряхнула головой, прогоняя неприятные мысли о ненавистной провинциалке, и поспешила на свидание со своей следующей жертвой.
Девушка бежала по темным коридорам, чувствуя, как в груди от волнения и предвкушения замирает сердце и губы сами собой растягиваются в торжествующей улыбке.
Завтра. Завтра она уж точно позабудет о нем. А сегодня в последний раз уступит своим чувствам и зову плоти.
— Моран! — Опаль просияла, заметив стража, показавшегося на другом конце окутанной сумраком залы. — Мне сказали, ты меня искал.
Не в силах бороться с влечением, бросилась навстречу магу, неподвижно замершему в полумраке, и прильнула к его твердой груди. Зажмурилась, с удовольствием вдыхая почти позабытый запах, который когда-то сводил ее с ума.
А подняв на маркиза взгляд, ласково прошептала:
— Я так скучала, — и потянулась за первым поцелуем.
Но их губы так и не соприкоснулись.
Стоило девушке заглянуть в лицо колдуна, как радость поглотила тревога, стремительно перерастающая в страх. В черном омуте глаз царил холод, пронизывающий, опасный. Способный заморозить и сердце и душу.
— Моран? — повторила Опаль дрогнувшим голосом. Почувствовав неладное, попыталась отстраниться, вырваться из объятий стража.
И тут же вскрикнула, ощутив, как ледяные пальцы с силой впиваются ей в плечи.
ГЛАВА 30
Мордовороты приближались, устрашающе скалясь. Я ненавидела их всеми фибрами своей души. Пыталась кричать, но с губ сорвался лишь жалкий всхлип, когда один из них грубо схватил меня за плечи, протащил по стене вверх и, словно тюк сена, бросил на кровать. Свет окончательно померк, в ушах противно загудело от довольного смеха головорезов.
— Ты смотри, Уго! Какая нам досталась кроткая, послушная малышка, — хохотнул первый. — Совсем не сопротивляется.
Его подельник навис надо мной, обнажив в усмешке гнилые зубы.
— Неинтересно даже. — От смрадного дыхания к горлу подступил едкий комок. — Хоть бы поныла для приличия, что ли. Раззадорила нас немного. А то развалилась тут, как бревно.
— Ну-ка, девочка, покажи, что там у тебя под штанишками.
Я дернулась, когда мерзавец попытался развести мне ноги, и с силой, на какую только была способна, сжала колени. Вот только толку от слабых потуг было ноль, скорее наоборот, своим сопротивлением я невольно распалила негодяев еще больше.
— Отпустите меня, и вам хорошо заплатят, — цеплялась за зыбкую надежду, что их любовь к деньгам окажется сильнее похоти. — Вдвое… втрое больше, чем дала она!
— Виселицей заплатят, крошка, — оседлавший меня ублюдок, не теряя времени, расправлялся с корсетом. — Виселицей. А мы, знаешь ли, предпочитаем натуру.
Содрогнулась от отвращения,
