— Жертва! — изменившимся голосом прошипел Хобот, резким ударом раскрытой ладони, словно острым ножом, пробивая грудину подельнику.
— Как… это… Хобот… — бледнея на глазах, произнес Славка, в горле которого что-то заклокотало, а от уголка губ к подбородку побежала тоненькая струйка крови.
— Жизнь за жизнь, — довольно оскалился колдун, вырывая из груди Пельменя сердце, — древний и справедливый закон!
Первушин еще некоторое время стоял, покачиваясь, с недоумением разглядывая зажатое в кулаке черного мага собственное пульсирующее сердце, выбрасывающее из разорванных артерий фонтанчики крови, а затем кулем свалился на заплеванный пол.
— Вот тебе и сходил за хлебушком! — запоздало охнул горбун, опасливо отодвигаясь от одержимого безумным духом пахана.
Хобот подошел к журнальному столику и с маху припечатал трепыхающееся сердце Пельменя к раскрытой книге. Затем какими-то дергаными движениями размазал ладонями свежую кровь по чистым страницам фолианта что-то гортанно напевая. На глазах изумленного Квазимого на пустых прежде страницах начали проступать причудливые буквы, незнакомые знаки и рисунки. Продолжая напевать, чародей отнял руки от книги и сложил из пальцев сложную фигуру, проявившуюся на одном из рисунков. Колдун, задрав голову к потолку, прогавкал несколько устрашающе звучавших фраз неизвестном гортанном языке, и меж его сложенных пальцев появился небольшой медный кубок с мятыми, поеденными патиной стенками. Кровь с фолианта чудесным образом переместилась в появившийся кубок.
— Ave Malchira, Princeps Vesperi, Ipsus Deus Chaosis, Pater Ater! Ave Sol Niger, Sol Mortuorum, MaLaCh ha-MoVeTh, Ave Stator Vesperi, Contraversor Orienti! [38] — торжественно произнес колдун, салютуя звездному небу медным кубком. — Vocamus Te, advocamus Te, veni et vince! [39]
Плеснув немного крови из кубка себе на грудь, одержимый демоном Хобот медленно осушил не малую размерами посудину. Опустев, кубок мгновенно исчез из рук чернокнижника. Брезгливо спихнув переставшее судорожно пульсировать сердце Пельменя с книги на пол, колдун захлопнул фолиант, провернул в замке ключ, вновь сделав содержимое магической книги недоступным для непосвященного.
— Сделано! — прошипел бесплотный дух, рывком отделившись от тела Хобота.
Едва дух чернокнижника покинул одержимого, авторитет покачнулся и едва не бухнулся на колени. Верный Квазимодо подскочил к пахану, придержал, не дав свалиться на пол.
— Я выполнил свою часть сделки, — заявил чернокнижник. — Теперь дело за тобой!
— Я… здоров? — Хобот обессилено опустился на диван.
— Я очистил тебя от чахоточной гнили, — подтвердил старикан. — Но могу вернуть её в любой момент! Помни об этом! И сохрани для меня книгу… Хранитель… — дух чернокнижника мерзко хихикнул.
— Я собираюсь свалить отсюда поскорее, — сообщил колдуну о своих планах авторитет.
— Я найду тебя сам, как только обзаведусь новым телом. Ты теперь меченный! — растворяясь в воздухе, прошелестело привидение. — Не вздумай меня обмануть — пожалеешь… — кинул на прощание колдун и окончательно исчез.
— Фух, — горбун тяжело опустился на диван рядом с паханом, — вот попандос, так попандос!
Дрожащими руками Квазимодо достал из кармана пачку сигарет, раскурил две штуки, одну из которых протянул Хоботу. Авторитет, не задумываясь, глубоко затянулся ароматным дымом, а затем выпустил тугую серую струю в потолок. Горбун с интересом наблюдал за действиями смотрящего:
— Слышь, пахан, а ты ведь еще ни разу не кашлянул! Неужели получилось?
Хобот затянулся сигаретой еще раз, затем еще, и еще, и еще, не ощущая никаких последствий тяжелой болезни, терзавшей его несколько последних лет.
— Не кинул, сучий потрох! — с удовлетворением произнес он. — Я уже и забыл как это… Я здоров, Квазимодыч! Здоров как бык! — Хобот в возбуждении подскочил с дивана и принялся нарезать круги вокруг журнального столика, не обращая внимания на еще теплый труп Пельменя. — Здоров! Здоров! Здоров! — твердил он в исступлении, едва не пускаясь в пляс. — Мы сделали это, Квазимодыч! — авторитет полез обниматься с верным соратником.
— Я рад за тебя, Хобот! Внатуре рад! — прослезился горбун, хлопая пахана по спине широкой, словно лопата, ладонью. — Только это, валить нам надо… Соседи наверняк легавых вызвали — пошумели-то мы изрядно… Пельменя, вон, прижмурили… Как он ему движок вырвал, а, пахан? А ведь вместо него и я мог попасть! — передернул могучими плечами горбун. — Этому бесноватому упыряке все едино, кому грудину крушить…
— Валить надо, — не стал спорить Хобот. — Но наследили мы изрядно, не дело так бросать — подчистить надо!
— Спалим хату? — предложил Квазимодо. — Пельменю она теперь без надобности, как и обещанный за работу косарь…
Горбун подбежал к окну и выглянул во двор:
— Хорьку поручим — он за косарь всю эту богадельню дотла спалит! А теперь давай, ноги в руки — и ходу!
* * *Новость о новом зверском убийстве парни услышали из уст бабушки Алика, поднявшей из похмельной спячки закадычных друзей внука где-то в районе полудня.
— Эх, молодежь! — недовольно бурчала бабушка, заглянув в летнюю кухню и обнаружив в ней бессовестно дрыхнущих парней. — Всю ночь, небось, гуляли, гуляки недоделанные? Не совестно, а? На работу проспали…
— Бабуль, отстань! — приоткрыл один глаз Алик. — У меня отгул, у Дюхи — законный выходной, а Леньчик, так и вовсе — до зимы в отпуске. Дай поспать, а!
— Охохонюшки, — не унималась бабушка, — вот мы в свое время — не минутки лишней в постелях не валялись, даже если и законный выходной! Да какие у нас выходные…
— Ну, бабу-у-уль! — умоляюще протянул Алик. — Слышал я все это и не один раз! Время тогда другое было…
— Вот вы валяетесь, — не слушая внука, продолжала бабушка, — а у нас в поселке что твориться-то, что твориться-то! Ужо второе убивство страшное: говорят, что Славке лопоухому, даром, что уголовник, сердце прямо из груди вырвали… Что твориться, что твориться? Куды земля катиться? — продолжала причитать бабулька. — Со времен колывановского пожара в нашем краю такого не было! А все от чего? От того, что некоторые водку ночами пьют, а потом до обеда безбожно дрыхнуть…
— О-о-о! — простонал Крепыш. — Бабуль, ну чего ты завелась? Не пили мы вчера водку! Пивком баловались… Постой, — опомнился он, приподнимаясь на кровати, — кому ты, говоришь, сердце вырвали?
— Дак люди говорят Славке Первухину, шаромыжнику с лесосеки. Да ты его помнишь — он в прошлым годе еще с двумя бичами за бутылку первача мне картошку окучил…
— Помню, бабуль, помню, — уселся на кровати Алик, от таких известий спать как-то сразу расхотелось — в памяти всплыло предостережение Филимоныча: «жертвы еще будут».
— Так бандюганы эти, мало того, сто так страшно Славку убили, они еще его квартиру подпалили — чуть весь дом не сгорел! — бабушка не останавливаясь пересказывала внуку события минувшей ночи.
— Бабуль, а тебе откуда все это известно? — ехидно полюбопытствовал Алик, натягивая штаны и рубаху.
— Так это всему поселку известно, — не стушевалась старушка, — а Дарья-молочница рассказала.
— Понятно, сарафанное радио в действии, — улыбнулся Александров, подходя к бабушке и обнимая её за худенькие плечи.
— Эх, молодежь, — бабушка, шутя, шлепнула непутевого внучка
