— Мужики, че за байда? — перекрикивая звук выстрелов, спросил у таких же перепуганных зэков Крылов.
— Может немцы? — предположил один из сидельцев.
— Черт его знает! — ответил кто-то. — Но шухер знатный!
— Ойуун приходить мстить! — подал голос Николай. — Моя чувствовать, однако! Его с рассветом уходить только… О-о-о! Ойуун Тулуурдаах не губи! — взмолился Уяганов. Глаза эвена закатились, он резко побледнел и, шепча нечто нечленораздельное, медленно завалился на пол. Оказавшись на земле Николай забился в конвульсиях, а на его губах выступили клочья пены.
— Припадочный! — выкрикнул кто-то из зэков. — Держите его, хлопцы, а то язык проглотит!
Никто не заметил, как Полевой, сидевший на корточках возле нар, неожиданно поднялся в полный рост и, разбежавшись, боднул головой сучковатую бревенчатую стену, как будто хотел проломить её головой. Стена выдержала нечаянную атаку, чего нельзя было сказать о пробитой насквозь острым еловым сучком голове.
— Витек? Ты чего? — Крылов кинулся к приятелю, но Полевой уже сучил ногами в предсмертных судорогах. — Как же это? — Димка отшатнулся от мертвеца, не отрывая взгляда от сучка, торчащего из затылка товарища.
Продолжая пятится, Крылов добрался до нар и тяжело опустился на сбитые плахи. Окружающий мир вдруг утратил для Крылова весь свой незыблемый материализм, превратившись в зыбкий и нереальный кошмар. Как жить в этом кошмаре дальше, Дмитрий не знал. Оцепенев от осознания своей ничтожности и никчемности перед лицом древних, как мир, сил, он полностью ушел «в себя», не замечая, что твориться вокруг.
С первыми лучами солнца прекратилась беспорядочная стрельба, Горящий барак, оказавшийся бараком охраны — потушен. А в лагере наведено некое подобие предшествовавшего инциденту порядка. На работы в этот день зэков не погнали — у лагерного начальства хватало в этот день других проблем. Охранники, закинув в барак «утреннюю пайку», удалились, заперев двери. Радуясь нежданному отдыху, зэки чесали языки о ночном происшествии, но, ни к каким выводам не пришли. На бредни пришедшего в себя эвена никто не обращал внимания. Мало ли что привиделось болезному в припадке? Полоумные они, эти дети природы, вот и весь сказ. Николай не обижался. Оставив попытки убедить народ в существовании мстительных духов, он уселся на нары рядом с лежавшим навзничь Крыловым, так и не прикоснувшимся к еде.
— Моя говорил, мстить будет? — невозмутимо поинтересовался Коля. — Витек не верил!
— Ты думаешь… это он… Витьку? — Крылов повернулся к эвену, стараясь не смотреть на сук, с которого утром охрана сняла Полевого.
— Зачем думать, Уяганов знать! — самодовольно заявил эвен. — Он быть здесь ночью! Нуолан видеть! Принес бы Витька жертву Тулуурдааху — может, и дальше жил, однако…
— Ты думаешь, что и Фомин с Ухримчуком тоже того? Померли?
— Стрельба ночью слышал? — поинтересовался эвен. — А ойууна пуля не остановить!
— Ясно, — кивнул Крылов, усаживаясь бок о бок с Николаем. — А нас с тобой почему не тронул?
— Ага! — улыбнулся паренек. — Димка верить Уяганову, однако!
— Не поверишь тут, — вздохнул Крылов, — когда такая чертовщина твориться! Не мог Витька сам на себя руки наложить! Мы с ним не один годок лагерную баланду из общей миски хлебали. Не стал бы он сам себе башку проламывать! Вот убей меня — не стал бы!
— Шаман это, — согласно покивал головой эвен. — Тебя-меня не трогать — мы вреда не причинять! Витька — ногу арангаса рубить…
— Да понял я, не дурак! — перебил эвена Крылов. — С вертухаями и так все ясно… А бригадир? С ним как, он ведь тоже с нами был и живым остался?
— Бригадир умереть может, — невозмутимо сообщил Коля. — Он возле арангаса мочиться. Помнишь? Плохо. Шаман не простить обида.
— Из-за пары обоссаных кустов кони двинет? — не поверил Крылов.
— И за меньшая провинность люди умирать, — сказал Уяганов. — Сам увидишь: сегодня-завтра унесут бригадир…
— Может уговорить его… ну… на эту… твою жертву…
— Не-е-е, смеяться бригадир над Уягановым. Не верить!
— Ну да, ну да, не будет он требы класть упырям и берегиням, не той закалки мужик! — согласился Дмитрий. — Он даже здесь, в лагере, считает себя коммунистом! Ошиблись, мол, доблестные стражи порядка! Вот-вот разберутся и ошибочку-то исправят… Только хрен дождется!
— Не дождется, — степенно согласился эвен. — Умрет. Сегодня-завтра, однако! — вновь повторил он.
Целый день зэков не беспокоили, только небольшими кучками выводили «на дальняк» справить нужду. А к вечеру, как и «пророчествовал» Уяганов, бригадиру поплохело. Он пожелтел, лицо отекло, а к вечеру началась обильная рвота. К утру следующего дня во время очередного «припадка» Нуолана, бригадир Терентьев скончался.
— Моя, однако, прав был, — сообщил утром эвен Крылову, придя в сознание. — Ойуун вновь приходить. Моя видеть.
— Боязно мне как-то, — признался парню Димка. — А вдруг он и нас приголубит? Кто его знает?
Ответить эвен не успел: дверь в барак распахнулась и появившийся на пороге охранник крикнул:
— Крылов, на выход!
Дмитрий сполз с нар и вышел следом за конвойным на улицу. Сгоревший барак охраны уже не чадил, но в воздухе до сих пор висел удушливый запах гари.
— Куда? — поинтересовался у вертухая Крылов.
— К начлагу топай, — буркнул сопровождающий, пристраиваясь «в спину» заключенному.
Неподалеку от сгоревшего барака прямо на земле лежало несколько тел, закрытых окровавленными простынями. По торчащим из-под ткани сапогам Крылов определил, что это не заключенные, а кто-то из охраны. Уяганов и тут оказался прав — Великий Шаман обид не прощает!
— Стой! Лицом к стене! — скомандовал конвоир возле дверей, ведущих в кабинет начальника лагеря Голохватова. — Товарищ старший лейтенант… — открыв дверь кабинета, отрапортовал рядовой.
— Привел? — оборвал подчиненного Голохватый.
— Так точно, товарищ старший лейтенант!
— Заводи! — скомандовал начлаг.
— Заходи! — произнес конвойный, толкнув Крылова меж лопаток автоматным стволом.
Крылов переступил порог кабинета и вытянулся по стойке смирно. Крылов быстро стрельнул глазами по сторонам: в маленьком накуренном помещении находилось двое чекистов — начлаг и незнакомый капитан госбезопасности. Причем капитан восседал за столом, накрытым какой-то дерюгой, на месте начальника лагеря. Сам же Голохватый примостился на колченогой табуретке возле окна.
— Крылов Дмитрий Михайлович, одна тысяча девятьсот восьмого года рождения, осужденный по статье пятьдесят восемь часть три! — выпалил Крылов на одном дыхании.
— Да не ори ты так, зараза! — рявкнул на Дмитрия Голохватый, болезненно схватившись пальцами за виски. — И так башка лопается! Третьи сутки без сна, товарищ капитан! — произнес он, глядя на незнакомого чекиста глазами преданной, но основательно побитой, собаки.
— Понимаю, — кивнул капитан, — кокой сон, когда такое творится! Вот что, старлей: ты иди, покемарь часок, — неожиданно предложил капитан, — а я с заключенным сам пообщаюсь…
— Да я нормально, товарищ капитан… — возразил Голохватый, — не беспокойтесь…
— Иди-иди, — мягким, но в тоже время непререкаемым, заявил капитан. — Мы сами…
— Есть! — озадаченно ответил Голохватый, поднимаясь с табуретки. — Если что я…
— Иди,
