Придворный. Гоф-медик

долго не ложилась спать, раскочегарила утюг и стала приводить в порядок сначала мою, а потом и папину одежду. Утром накормила, одела, обцеловала, и мы с отцом ушли. Я во всем новом, с орденом на шее и кинжалом у пояса. Самописку с собой не взял, хоть она и удобная. У нас в гимназии пару раз те, кто побогаче, пытались ими писать, но классный надзиратель сразу такое дело прекратил. Сказал, что барство, вольнодумство и излишество. Еще вечером из поясного кошеля вытряхнул золото, однако оставил серебро и медь. Утром заставил батю взять дукат и двадцать талеров, на всякий случай. Подарки родителям отдам с окончанием гимназии. Они столько хорошего для меня сделали. Но про ренту и деньги купца я им потом скажу.

По пути в школу вновь встретил Роби и Марги, мы часто вместе ходим. Сразу ощутил бремя славы. Роби начал просить показать кинжал-часы-орден, рассказать, где взял и как ему можно тоже. Лучше прямо сейчас, а он никому не расскажет. Марги ничего не говорила, только стала использовать меня в качестве мишени для стрельбы глазами. Даже на шрам якобы не обратила внимания. Еле отбился, ну прямо как дети. Хотя они и есть дети. Это я – взрослый в теле юноши.

Сегодня мы сдаем последний выпускной экзамен. На этот раз математику. Только сел за свою парту, подошла Фрида, стала извиняться за родительницу. Пришлось напомнить, что я обещал никаких дел с ее семьей не иметь. Ушла, сильно расстроившись. Вообще мое прибытие вызвало в школе переполох. В дверь постоянно заглядывали младшеклассники, и лишь надзиратель, степенно стоящий у входа, отпугивал любопытных детишек. Со звонком зашла экзаменационная комиссия. Генерал, увидев мои награды, поинтересовался:

– По какому полку представлен к ордену?

Я вскочил, сразу встав в стойку «смирно». Мне не сложно, а уважение выказать надо.

– По Горно-егерскому принца Лагоза лейб-гвардейскому полку, ваше превосходительство.

– А! Горлохваты! То-то ты маршируешь ловко. Садись.

Сел, но чинное течение экзамена сразу было прервано зашедшим школьным инспектором со служителем, одетым в дворцовую ливрею.

– Прошу прощения, – деликатно извинился инспектор. – Просят камер-юнкера Тихого, – и пропустил вперед ливрейного.

Тот зорко оглядел класс, подошел ко мне, изящно поклонился и весомо сообщил:

– Ваше благородие, его величество требуют во дворец. Экипаж уже подан.

Такой, понимаешь, тонкий намек, что срочно. Дескать, нечего рассиживаться, сам государь ждет.

У всех присутствующих челюсти вновь на полу. Я вскакиваю и вопрошаю у директора:

– Виноват! Служба! Разрешите идти?!

Тут все – директор, инспектор, учителя, генерал – стали уверять, что я здесь совсем-совсем не нужен. Действительно, зачем на письменном экзамене ученик? Я собрался за минуту и порадовался, что глаза не лазеры. Иначе во мне прожгли бы дыры. Когда шел к выходу, ребята из класса отчаянно завидовали, а девочки… девочки так смотрели! Директор оставил за себя инспектора и проводил меня до самого выхода. Уважаю. Настоящий профессионал. Сразу почувствовал, куда ветер дует. Сказал, на субботнее торжество по случаю выпуска могу прийти «по возможности» и «не в ущерб службе». Из министерства пришло указание – оценки получу такие, как в табеле за год, а раз у меня там «отлично», то так же будет в аттестате.

Аудиенция

По прибытии во дворец с час ждал вызова, сидя на удобной скамеечке в дежурном помещении. Когда позвали наверх, меня проводили не в тронный зал, а в небольшой кабинет. Прошло не больше минуты-двух, затем вошел его величество. Низко кланяюсь. Теперь без разрешения руку целовать невместно, я уже не недоросль, а камер-юнкер. За государем шагнул генерал-аншеф граф Орнер фон Лаунгер, разных орденов кавалер и личный друг государя. Про воинские победы генерал-аншефа складывают легенды. Кому-то в коридоре повелительно махнули рукой, и тот остался за захлопнувшейся дверью.

– Здравствуй, малыш, – поздоровался государь.

– Здравия желаю, ваше величество! – Стою как каменный и ем глазами начальство.

– Не тянись уж слишком, вижу, выправка хороша. Что за внучку вступился, ты молодец. Что никому не сказал про то, другой раз молодец. Газетенкам только дай наше имя потрепать в грязных статейках. Потому за это дело наградить тебя как положено не могу. Однако и должным быть не желаю. У тебя есть какая мечта? Проси, исполню.

Э, нет! Это мы уже вчера проходили. Фигушки я чего попрошу.

– Ваше величество, достиг я всего, о чем мог желать. Получил награды, службу и аудиенцию первейших людей королевства. Крайний предел мечтаний достигнут.

– Может, пойдешь ко мне служить?

– Виноват, ваше величество. Мой долг служить вам на любом посту. Однако со всем моим смиренным почтением скажу – перейти к вашему величеству никак не могу. Только вчера принял службу у его королевского высочества принца Лагоза и не могу отказаться от нее, при всем моем к вашему величеству почитании.

– А коли титулярным камергером поманю? Согласишься?

Ого! Чин восьмого класса! Хочу-хочу-хочу!!!

– Ваше величество, еще раз прошу вашего высочайшего прощения. Это было бы совсем неправильно – бросать своего господина ради другой службы, пусть куда более великой и почетной. Примите мое самое искреннее раскаяние. Но я не могу отказать своему господину, хотя буду верен вам всегда.

За отказ могу сейчас получить по шее так, что вылечу со службы со страшным свистом. Государь переглянулся с аншефом.

– Ну что сказать… Жаль, раньше сына тебя под свою руку не принял. Зато вижу, умеет он себе людей подбирать. Верность – как беременность. Или она есть, или ее нет. Нельзя быть верным наполовину. Ответил ты достойно, служи моему сыну, как мне служил бы.

Уф! Обошлось! Не прогневался на отказ, хотя я сильно струхнул.

– Сын тебе поместье подарил?

– Так точно, ваше величество!

– Значит, и мне надо что-нибудь подарить. Возьми папку на столе.

Беру картонную папку канцелярского образца и с поклоном подаю государю. Тот поясняет:

– Себе возьми. Служи хорошо, и дальше больше будет.

– Премного благодарен, ваше величество!

Интересно, что он мне пожаловал?

– Нанервничался? Пойдем с нами, кофею выпьем.

Такой знак благоволения долго помнится, горжусь. Кроме нас троих за столом были еще флигель-адъютант и титулярный камергер, а также личный секретарь его величества, в чине коллежского советника. Я сидел тихо, как мышка, молчал и делал как все. Хоть явных несуразностей не натворю. Лучше тихариться и не отсвечивать, чем показаться невеждой. Как закончили, меня отпустили. Обратно уезжал в той же карете. Уже было сел, как подошел служитель и вручил шкатулку красного дерева. «За преданность велено отдать», – пояснил он.

Министерство двора

Отвезли меня в Министерство двора. В придворную службу, в отличие от военной или статской, записывают только по высочайшему соизволению, и оно уже лежит у обер-гофмейстера. Тот заставил прождать аудиенции всего ничего, каких-нибудь полчаса, только чтобы указать на мое место. Сам прием длился минуту. Я зашел, поклонился, на меня посмотрел старик в вызолоченном мундире и отправил из кабинета. Визит нужен лишь для соблюдения ритуала. Дальше за меня взялся камер-фурьер, ведающий персоналом. В отличие от нашего мира, здесь получение чина не дает права на дворянство. Он не дворянин