— Там плохая ночь, — расплывчато возразила Мина.
Улыбнувшись абсурдности ее слов, Иона тут же устыдился, поскольку девушка не заслуживала насмешек. Она никогда не покидала убежища, а если бы и вышла наружу, то не поняла — не смогла бы понять — истинного положения дел. Мине помешал бы страх, источивший ее изнутри в первые недели их мытарств.
«Так она выживает», — подумал Иона, засовывая пистолет под тяжелую шинель, рядом с обернутой в ткань книгой, привязанной к груди.
Ему не нравилось носить еретический том так близко к сердцу, но более безопасных мест он не нашел да к тому же собирался вскоре избавиться от проклятой штуковины. Затянувшись напоследок палочкой лхо, Иона потушил окурок: пришло время отправляться.
— Я снова видела его, отец, — произнесла Мина.
Иона обернулся, удивленный дрожью в голосе сестры–близняшки. Он давно уже не поправлял ее, поскольку от просьб называть его «братом» Мина только приходила в замешательство. Кроме того, он лучше справлялся с ролью ее родителя, чем их настоящий отец в прошлом. Оба ребенка усердно перенимали фанатизм старого деспота, даже после того как узнали, что он не настоящий священник, но именно Мина — серьезная, лучащаяся слабым внутренним светом, — всегда оставалась любимым отпрыском старшего переписчика Малахии Тайта.
«Он назвал дочь в честь святой, — вспомнил Иона. — Мины из ордена Кровавой Розы…»
В полумраке сестра скорее походила на призрака, чем на святую: ее глаза казались темными мазками на вытянутом пятне бледного лица. Подобно многим из уцелевших обитателей улья, она вела какую–то неопределенную псевдожизнь, застыв между здравомыслием и безумием.
Длинные волосы Мины стали пепельно–белыми — утратили краски, как и ее душа. Хотя с момента Падения никому не удавалось следить за ходом времени, девушке наверняка еще не исполнилось двадцати пяти, однако посторонний мог принять ее за дряхлую каргу.
Но не Иона.
Для него красота Мины осталась нетронутой. Под маской грязи и старости он по–прежнему различал лицо сестры, которая защищала его от побоев отца, когда маленький Иона неверно цитировал псалом или запинался при чтении катехизиса. Позже Мина уже удерживала подросшего брата от ответных ударов, неизменно находя способ усмирить его гнев. Без нее Иона превратился бы в чудовище задолго до того, как чудовища возникли повсюду.
«Я поступаю так ради нее, отец!» — мысленно воскликнул Тайт.
Если бы их папаша пережил начало конца, то, без сомнений, презрел бы своего сына за то, что тот совершал ради выживания, но Иона ни о чем не сожалел. По правде говоря, Падение освободило его.
— Кого ты видела, Мина? — ласково спросил он.
— Изголодавшегося.
Девушка бездумно перебирала бусины четок, висевших на шее. Иногда шарики из цветного стекла занимали ее на несколько часов, но не сейчас. Иона вообще не помнил, когда в последний раз видел сестру такой взволнованной.
— Его лицо всегда скрыто в тени, — продолжила Мина, — но я рассмотрела глаза. Они серебряные. И он уже близко.
«Все тот же сон».
Эти грезы казались девушке более яркими и настоящими, чем реальность. Может, оно и к лучшему… однако Тайту подобное не нравилось.
— Серебро — признак непорочности. — Он взял сестру за руки, хрупкие и холодные на ощупь, словно кости крошечного зверька. — Возможно, тебе приснился один из святых воителей Бога–Императора. Может, даже космодесантник.
Иона не знал точно, верит ли он в самых прославленных защитников Империума и уж тем более в то, что один из них появится на их захолустной планете в час нужды, но Мина всегда обожала притчи об Адептус Астартес.
— Космодесантник? — Она нахмурилась, размышляя над такой возможностью, и ее глаза вдруг засияли. Нужда истощила тело девушки, однако усилила некую потусторонность, присущую ей с рождения. Если Мина и стала призраком, то богоугодным. — Ты правда так думаешь, отец?
— Иначе никак. — Иона выпустил руки сестры, и она вновь неосознанно потянулась к четкам. — Мне нужно идти, Мина.
Ему не хотелось бросать девушку в таком состоянии, но выбора не было.
— Запомни, дверь никому не открывать. — Он улыбнулся. — Ну, разве что твоему среброглазому рыцарю.
«Подобные бальзамы на душу нужны лишь невинным, невежественным и…»
И она сердито оборвал мысль. Ранее он лишь мельком просмотрел первую страницу еретического тома, но содержащиеся там фразы вцепились в его сознание, будто пиявки. Тайт мог процитировать их почти дословно: годы, когда он, напрасно идя по стопам отца, безучастно переписывал священные тексты в консерваториуме Экклезиархии, приучили его вызубривать всякую чушь. Он умел выдавать наизусть не меньшие фрагменты закона Божьего, чем любой церковник, — да еще и превосходил большинство жрецов в притворной пылкости! — но здесь дела обстояли иначе. Эти строчки казались живыми.
И голодными.
«Они исчезнут, как только я отделаюсь от книги», — сказал себе Тайт.
— Иона, — позвала сестра, когда он отодвинул последний дверной засов. Изумленный тем, что Мина произнесла его имя, Тайт обернулся. Девушка прижималась лицом к оконному стеклу, словно могла что–то разглядеть за железными ставнями. — Думаю, он не космодесантник, брат.
«Она очнулась», — размышлял Иона, пробираясь по мрачным, заваленным обломками улицам города. Как обычно, он держался в тенях, но не самых глубоких, где порой поджидали хищники.
«Узнала меня, пусть всего на мгновение».
Тайт прогнал эту мысль, понимая, что сейчас для нее неподходящее
