– Цзя!
Их снова встряхнуло. Теперь мир пролетал мимо еще быстрее, сливаясь в пятно. Но лицо наездницы оставалось неподвижным.
Темно-карие глаза. Коса цвета воронова крыла.
Мэй.
Рука Мэй – наездница поддерживала Хэсину перед собой.
Конь Мэй – и где только она смогла его найти?
Мантия Мэй – липкая, с отчетливым запахом металла.
– У тебя идет кровь, – прошептала Хэсина и удивилась тому, как хрипло прозвучал ее голос.
Мэй не отводила взгляда от дороги.
– Не у меня, а у вас.
Хэсина почувствовала, как по запястью разливается боль. Она смутно припоминала, что порезала его. Какой странный поступок. Ее глаза медленно закрылись.
– Не засыпайте. – Мэй крепче обхватила Хэсину. – Как вас зовут?
Хэсина. Ее имя по звучанию совпадало со словосочетанием «умирающие журавли». Когда Санцзинь был младше, он любил ей об этом напоминать. Сейчас он звал ее «Шина», но этот вариант едва ли звучал лучше – он совпадал с фразой, которая означала «Ты еще не умерла?».
Хэсина поняла, что примерно это Мэй и пыталась узнать.
– Разве я выгляжу так, будто умираю? – пробормотала Хэсина.
Мэй пришпорила коня, словно отвечая «да».
Хэсина нахмурилась. Она была в порядке. Просто устала. Не выспалась. Спать…
– Зачем вы порезали себя?
Оставь меня в покое.
– Мне пришлось.
– Зачем? – повторила Мэй, и Хэсина нахмурилась.
– Я не была уверена… Не знала, будет ли ее кровь…
…такой же, как у нас.
Или такой, как у пророков.
Когда Хэсина очнулась в следующий раз, она уже была во дворце. Коридоры блестели в лунном свете, проникавшем сквозь решетчатые окна. В жаровнях тлели угли, палочки с благовониями догорели почти до конца.
Мэй несла ее на руках. Туман в голове Хэсины начал рассеиваться, и внезапно она снова почувствовала вкус дыма и пепла. Она вспомнила, как задыхалась в этом дыму, и у нее перехватило дыхание. В следующее мгновение она начала задыхаться по-настоящему. Мир вокруг то темнел, то становился ярче, и она почувствовала холод, нестерпимый холод. Она хотела спрятаться за спину отца, уткнуться лицом в его мантию. На секунду она забыла, что его больше нет, и прохрипела его имя.
Потом она вспомнила, и ее охватила такая боль, будто она потеряла его снова. Она закричала. Мэй ускорила шаг, но они шли в неправильном направлении. Хэсине не была нужна придворная врачевательница. Ей был нужен человек, на которого она могла опереться.
– Отнеси меня к Цайяню, – чуть слышно произнесла она.
Мэй замерла рядом с аркой, ведущей в лазарет.
– Возможно, генерал Санцзинь хорошо ко мне относится, но он не простит меня, если я позволю вам умереть.
– Я не умираю.
– А моя одежда не залита вашей кровью.
Хэсина могла назвать все свои титулы – их было немало – и напомнить Мэй, что ее слово – закон. Но за этот день она устала быть королевой.
– Пожалуйста, Мэй.
Наступила тишина.
Наконец Мэй вздохнула.
– Да ниспошлют мне боги счастливую загробную жизнь.
Затем она повернулась и зашагала по галерее, соединявшей внешнюю часть дворца с внутренними покоями. Когда они проходили мимо шелковых панелей, у Хэсины замерло сердце, но Мэй не замедлила шаг, и картинки пронеслись мимо. Добравшись до комнат Цайяня, военачальница поставила Хэсину на ноги и постучала в двери, прежде чем та успела попробовать сделать это сама. Когда створки приоткрылись, Мэй не стала тратить время на приветствия.
– Вам, наверное, стоит позвать придворную врачевательницу, – проговорила она и исчезла в тени.
Двери открылись шире.
– Миледи? Что случилось? Вы ранены?
Хэсина смотрела на Цайяня круглыми, как у совы, глазами. Видимо, было уже довольно поздно, раз он променял бумажную работу на сон. Его темные пряди, не завязанные в пучок, были взъерошены, а черно-золотой ханьфу виконта накинут прямо поверх пижамы. Хэсина никогда не видела его таким растрепанным, и поэтому он казался ей каким-то нереальным. Она не могла поверить в реальность Цайяня, даже когда у нее подкосились ноги и он подхватил ее за локти.
– Миледи… – Он заметил кровь на ее рукаве и на долю секунды застыл. Потом помог ей лечь в постель, изголовье которой украшали изображения цапель, сочетающиеся с резным рисунком на створках дверей. – Позвольте мне позвать врачевательницу…
– Нет. – Она схватила его за манжет ханьфу. – Мне просто… мне нужно…
Хэсина с ужасом поняла: она не может получить ничего из того, что ей нужно.
Она икнула.
– Ее больше нет. И-их больше нет.
Икание перешло во всхлип.
Цайянь медленно опустился на кровать и прижал Хэсину к себе. Ее окутал запах свежих чернил – запах Цайяня, – и она тут же почувствовала себя в безопасности. Она расплакалась, и слезы текли по ее щекам до тех пор, пока у нее не осталось сил. Потом, почувствовав себя опустошенной, словно тыква, из которой вынули сердцевину, она глубоко вздохнула и рассказала обо всем, что произошло.
Пока Хэсина говорила, Цайянь подложил ей под спину несколько деревянных подушек, но она не оперлась на них. Ей не нужно было ничего, кроме поддержки брата.
– Успокойтесь, миледи, – проговорил он, когда она закончила. – Вы в безопасности. И пока вы в безопасности, все будет хорошо.
Обычно слова Цайяня утешали ее. В них было спокойствие. Убедительность. Вот и сейчас Цайяню почти удалось скрыть свое волнение. Но Хэсина плечом ощущала, как неритмично бьется его сердце.
Она почувствовала прилив беспокойства и откинулась на подушки.
– Ничего хорошего нет и не было. Одиннадцать героев освободили угнетенных за счет того, что начали угнетать угнетателей.
Угнетенные. Угнетение. Угнетатели. Мысли Хэсины путались, словно веревка, на которой завязывались новые и новые узелки, и она уже не могла отличить начало от конца.
– Когда все это закончится? Когда мы перестанем платить такую высокую цену за мир?
– Я не знаю, миледи.
– Но ты должен знать, – проговорила Хэсина, расстраиваясь все сильнее. Цайянь всегда был способен ответить на любой вопрос.
Он поднялся, не произнося ни слова. Подошел к окну.
– Мы всегда платим, так или иначе. Нельзя получить что-то одно, не лишившись при этом чего-то другого. Например, Серебряной больше нет, но в то же время это значит, что вы обрели свободу.
– Свободу?
– От вашей тайны. – Он смотрел в окно, хотя на улице стоял мрак. К тому же жалюзи были опущены, и разглядеть хоть что-нибудь не представлялось возможности. Потом он обернулся к ней.
– Никто никогда не узнает о том, что вы разговаривали с ней той ночью.
Хэсина попыталась распутать свои мысли. Цайянь был прав. Ее измена умерла вместе с Серебряной. Но она все равно не обрела свободу. Пока учение Одиннадцати продолжало существовать, народом Яня правил страх, а вовсе не она.
Она наверняка могла что-то сделать. Должен был быть какой-то…
– Миледи, возможно, вам не понравится то, что я сейчас скажу. Но, так как я являюсь вашим советником, я должен поделиться своими мыслями.
– Я слушаю тебя.
Цайянь подошел обратно к
